Население во многом выживает в кризис не благодаря государству, а вопреки его усилиям. Спасительными становятся архаичные практики — промыслы, которыми занимается значительная часть населения провинции.
Прямые угрозы
С началом кризиса региональными властями были приняты различные «антикризисные» меры. В аналитических записках, с которыми у меня была возможность познакомиться, необходимость этих мер обосновывалась негативными прогнозами, напоминающими прямые угрозы, начиная с роста регистрируемой безработицы и заканчивая массовым голодом. Эти прогнозы должны были реализоваться уже к концу прошлого года. Но ни толп безработных, ни полков голодных на улицах не появилось. Интересно, что прогнозы не сбылись не только в тех регионах, где успели ввести стабилизационные меры, но и там, где они не вводились.
Особенно показательна ситуация с регистрируемой безработицей. В контрольных восьми регионах (за законодательной деятельностью которых я слежу) в начале и середине 2015 года были приняты региональные постановления «О мерах по стабилизации рынка труда» либо «О мерах по недопущению безработицы». В половине регионов контрольной группы необходимые для реализации мер подзаконные акты (в виде регламентов, порядков предоставления помощи, изменений в региональные бюджеты и т.д.) приняты не были. В двух регионах большая часть необходимых регламентов была принята, и еще в двух даже началась реализация прописанных мер. Но результат во всех случаях оказался одним и тем же — обещанного сценариями катастрофического роста безработицы так и не случилось. Везде кол####ия ее регистрируемого уровня оказались в рамках обычного ежегодного разброса.
Дело в том, что региональной власти доступно всего два канала для обратной связи — официальная статистика и жалобы населения. Оказалось, что ни то ни другое не способно адекватно отразить происходящие процессы на местах.
Жители, «занятые непонятно чем»
Смягчение негативных тенденций в экономике вполне эффективно происходит и без участия государства, но само оно этого увидеть не может. Жалобы показывают лишь динамику требований, а те индикаторы, что попадают в поле статистики, не несут качественного знания о происходящем вне пространства, где происходит распределение ресурсов. Таким образом, вне поля зрения оказываются (используя язык статистки) люди трудоспособного возраста, которые не относятся к пенсионерам, учащимся и студентам, но «не выразили желания работать»; жители, «ведущие домашнее хозяйство», «помогающие индивидуальным предпринимателям члены семьи», «находящиеся в отпусках без сохранения заработной платы по инициативе работника», «занятые в неформальном секторе (без совмещения)», «партнеры индивидуальных предпринимателей», «занятые производством продукции в домашнем хозяйстве» и так далее.
В 2013 году активно обсуждалось признание вице-премьера Ольги Голодец, которая заявила, что 38 млн жителей страны «заняты непонятно чем». В апреле 2015 года она уточнила, что за минувшие два года теневой сектор занятости значительно сократился, но с начала прошлого года вновь демонстрирует рост. На самом деле это не совсем так. По нашим данным, число «занятых непонятно чем» активно росло с 2008 года и динамика этого роста не менялась, несмотря ни на какие усилия государства.
Причем этот вывод можно сделать на основе видимой государством статистики. Мы провели расчет числа «занятых непонятно чем» на основе данных Росстата за период 2008–2014 годов для восьми регионов России, которые показали, что количество «невидимок» по итогам 2014 года колебалось в диапазоне от 27% (Самарская область) до 45,3% (Республика Мордовия) от общего числа населения трудоспособного возраста. При этом начиная с 2008 года их количество активно увеличивалось.
Основа выживания
Люди выживают не столько за счет государства, которое зачастую рассматривается как источник ресурсов, сколько за счет социальных связей и разного рода способов самообеспечения. Этот процесс никак не связан с формальным статусом человека, которым его наделяет государство. Так, многие бюджетники, хотя и сохраняют учетный статус, далеко не всегда (как считает государство) живут на одну зарплату, равно как и чиновники — на жалованье, а работники по найму на предприятиях — на получку. Почти всегда у людей находятся посторонние занятия, из которых они извлекают пользу, начиная с банального воровства и заканчивая экспортом своих интеллектуальных усилий за рубеж.
Всю эту деятельность трудно назвать экономической в широком понимании — к экономике денег и капитала она имеет опосредованное отношение, что служит дополнительным фактором ее незаметности для государства. Это промыслы, причем в традиционном их понимании.
В провинции в промысловую деятельность включено подавляющее большинство домохозяйств, хотя это редко осознается. На вопрос «живете на зарплату?» большинство отвечают утвердительно. Но быстро выясняется, что собеседник не забывает одновременно промышлять перепродажей авто, строит соседу дачу, а на своем участке имеет отапливаемую теплицу 200 кв. м, урожай из которой продает соседям его жена. Подсчет доходов показывает, что зачастую поход на работу и, соответственно, учитываемый доход играют лишь вспомогательную роль.
Когда работа в государственном понимании перестает обеспечивать выживание либо играть сколько-нибудь важную роль в ресурсообеспечении, возникает феномен «профессиональной» промысловой деятельности, в которой работа — это уже труд по удовлетворению потребностей, в первую очередь собственного социального окружения. Большинство таких людей заняты промыслами, которые наследуют условно архаичные практики. Среди них, например, распространена артельная организация труда (когда ключевую ценность приобретают непосредственное трудовое участие и круговая порука, то есть неформальное посредничество между условными пространствами рынка и промыслов). Распространен также феномен рассеянных и распределенных мануфактур, образующих совершенно незаметные для внешнего наблюдателя производства, распределенные по гаражам, дачам, квартирам и сараям.
Часто именно промысловая деятельность выглядит снаружи как региональная экономика. Например, в Ульяновске оборот мебельной промышленности оценивается в 3 млрд руб. в год, но на виду находятся только крупные производства, общий оборот которых не достигает и полумиллиарда. В одном гараже делают пружинные блоки, в другом — фурнитуру, в третьем — столешницы. По отдельности все это выглядит как исключение, но в совокупности создает производство с гигантским оборотом — типичную распределенную мануфактуру.
Народные ответы на вызовы
Все эти невидимые практики помогают пережить кризис. Реакцией на подорожание продуктов и продуктовые санкции стало моментальное расширение сельскохозяйственных промыслов: за минувший год в активный оборот была включена масса не востребованных с точки зрения производства дачных участков, очень активно строились теплицы. Реакцией на ступор застройщиков и неясность с ипотекой стало массовое индивидуальное строительство, причем в жилье в последние три года активно превращаются гаражи, перестраиваемые в квазитаунхаусы, и дачные домики. В большинстве случаев формально на бумаге они остаются нежилыми дачными постройками.
Очень активно идет и импортозамещение: в гаражных мастерских за год освоено производство «фирменной» итальянской мебели, заменителей европейских деталей для иномарок, розлив брендованных масел и тосола, восстановление станков и т.д. Любая возникающая потребность очень быстро становится возможностью, которая реализуется через социальные связи (сарафанное радио). Те, кто начинает этими возможностями пользоваться «профессионально», перестают что-либо требовать от государства и сразу же становятся для него невидимыми по причине выпадения из пространства распределения ресурсов. Именно тут и возникает парадокс, который труднопонимаем государством: формально все становится все хуже и хуже, а на деле все не так плохо.
