Сейчас я много о чём не буду говорить.
Не буду говорить об уровне младенческой и детской смертности в этой стране…Кот-д’Ивуар
О её месте в рейтинге зараженности иммунодефицитом…
О том, что экспорт какао-бобов дает ей четверть ВВП…
О том, что прежний президент Лоран Гбагбо опрометчиво объявил о планах по национализации экспорта какао и немедленно был свергнут французским спецназом с разрешения Совбеза ООН, и отправлен в Гаагу…
О том, что кресло президента Кот-д’Ивуар занял чиновник МВФ Алассан Уаттара, немедленно введший эмбарго на экспорт какао-бобов, спровоцировавшее невиданный рост цен на бирже…
О том, что, по данным Financial Times, накануне этого кризиса кто-то из участников рынка скупил 7 процентов мировых запасов какао-бобов и заключил огромное количество срочных контрактов (фьючерсов и опционов), получив сказочные прибыли после эмбарго Уаттара…
О том, что наибольшие объемы торговли этим продуктом – на Лондонской фьючерсной бирже (LIFFE) и Нью-Йоркской бирже кофе, сахара и какао (CSCE)…
О том, что с Ганой, Нигерией и Камеруном дело обстоит примерно так же, как и с Кот-д’Ивуар, а местами даже хуже.
… В конце концов, в зарисовке «Шоколадный рай» речь идёт не о детской смертности, внезапных санкциях ООН и биржевых интригах. Речь в ней идёт всего-навсего о дивных конфетках из Этожеевропы, по 13 евро за коробку. Поэтому я не буду говорить о том, о чём не буду говорить, а задамся самым кондовым вопросом ценообразования: какова себестоимость какао-бобов, производимых в Республике Кот-д’Ивуар?
А вот нет таких данных.
То есть, например, известно, что накануне переворота в Кот-д’Ивуар какао-бобы стоили 1800 долларов за тонну, а после – поднялись в цене до 3200 в Нью-Йорке, и до почти 3400 – в Лондоне. А вот во сколько тонна обходилась и обходится свободолюбивому народу Кот-д’Ивуар – об этом знает, пожалуй, только демократически победивший президент Алассан Уаттара, но кто ж его спросит?
Доходят до наших заснеженных пампасов грязные наветы, что тонна какао-бобов обходится свободолюбивому народу Кот-д’Ивуар не очень чтобы дорого. Ввиду широко практикуемого на тамошних плантациях рабского труда. Да и вообще работа эта сезонная (урожай какао-бобов собирают дважды в год), и наёмному негру выходит по 15-20 долларов за сезон, что ли.
Примерно столько, то есть, сколько стоит коробка дивного шоколада из Этожеевропы в аэропорту города Брюсселя, например. Или в супермаркете города Ганновера, например. Или в магазинчике Берлина, например. Или в уютной мадридской лавочке, например…
Рассказав всё это европейцам, которые искренне не желают никому зла, я их спрашиваю: вы готовы к тому, что уровень жизни в Республике Кот-д’Ивуар ну хотя бы на какое-то обозримое расстояние приблизится к вашему? Не станет таким, нет – давайте будем реалистами. Просто приблизится. Ну не двадцать долларов за сезон будут получать эти несчастные негры, отцы пухнущих от голода детей – а сто! Сто, два раза в год! И экспортом будет рулить государство, а не транснациональные компании и чиновники МВФ. И будет оно устанавливать свои закупочные цены, исходя из нужд экономики, чтобы развивать медицину и образование, чтобы учреждать и прокачивать новые отрасли, внедрять новые технологии. Вы готовы, короче говоря, к тому, что себестоимость какао-бобов на мировом рынке увеличится минимум на порядок? Вы готовы к тому, что шоколадку, которую вы сейчас лениво обмахиваете взглядом, стоя в компактной очереди на кассу, после всего этого вы сможете себе позволить лишь по большим праздникам, как белужью икру?
А вы, тётечки, командированные в Этожеевропу – вы готовы к тому, что в качестве сувенира будете привозить оттуда не коробку конфет, стоимостью уже 200 евро, а густо смазанный постным маслом ***?
Нет, они, как правило, не готовы. Как правило, они говорят в ответ на это, что я утрирую.
А я ведь с самого начала предупреждал, что буду утрировать. **ать-копать, да если не утрировать, то нужно приниматься за структуру всего европейского импорта. И задаваться скучными, но предметными вопросами. Как там, скажем, обстоят дела в странах, поставляющих Этожеевропе самый обыкновенный рис? Чего там с уровнем жизни-то? Или: как себя чувствуют производители хлопка для Этожеевропы? А иные сырьевые продуценты как? Не пьюшшы ли?... И так далее.
В общем, вопрос не в том, начинает ли Европа что-то понимать. Вопрос в том, как соотносится благородное желание простых европейцев не причинять зла – с их возможностью не причинять зла, жёстко ограниченной совершенно обыденной и даже незаметной привычкой к милому этожеевропейскому комфорту.
Есть мнение, что, будучи поставленными перед фактом, белые и пушистые европейцы резко расхотят «что-то понимать», и таки найдёт круассан на крепкий, ладный пельмень.