Фтыкателям! Чтивы и крео

[Катёночек]

Знаешь, теперь я уже не испытываю к тебе симпатии, мало того, ты с каждым днем становишься все противнее мне. Еще недавно быле какие то нежные чувства, трепет. Я любила к тебе прикасацца, гладить. Ты на самом деле нежный. Но, я не могу больше.
Мне просто надоело все. Ты мне надоел. Когда я смотрю на тебя мне хочеццо бежать далеко-далеко, не видеть, не слышать тебя.
Твой запах, его почти нет… слегка пахнет свежестью, но мне невыносим этот запах. Я не могу тебя терпеть. Ты требуешь слишком много внимания к себе, хотя и не заслужил.
Зачем ты смотришь на меня вот так? Я не понимаю ни тебя, ни твоего взгляда, я не понимаю что тебе еще надо от меня!!!!
Почему ты не можешь просто открыть дверь и исчезнуть из моей жизни? Теперь я понимаю… я никогда тебя не любила.
Это была просто необходимость в чем то своем, кто то, за кем можно было ухаживать и заботиццо, не более. Первое время тебе будет плохо без меня, ничего привыкнешь, а я буду наслаждаццо тишиной и покоем.
Мои слова ты пропускаешь мимо ушей, ты не понимаешь меня, не понимаешь…. Я пыталась проникнуть в твою сущность, но это просто невозможно и это раздражает. Уходи. Уходи. Я прошу тебя, избавь меня от своего присутствия. Тебе нужны мои слезы? Видишь я плачу.
Я стою перед тобой на коленях, плачу и прошу уйти из моей жизни.
А ты просто смотришь!
И молчишь!
Не люблю я тебя!


БЛИААААААААААААААААДЬ!!!!!!!!!
Кто нибудь заберите у меня кролика!!!!!
я кошку хотела!

Слово в слово похоже на то, что я бы хотела сказать (кроме 3х последних сторочек), но, наверное , никогда не смогу...
С Вашего разрешения скопирую к себе в заметки?

 

[Катёночек]

Кстати очень сложно читается, то что с ошибками, ну сленг что ли...

 

[Qok]

Если Вы в курсе, что такое Википедия, то, прочитав там про албанизмы и язык падонков, Вы, возможно, поймете, что это за сленг. :bye:

 

[Qok]

Извращенец

Автор: Мама Стифлера

Когда мне стукнуло десять лет, моя мама вызвала меня на откровенный разговор. Это я поняла сразу, как только увидела её лицо, и сложенную вчетверо газету, торчащую из кармана маминого домашнего халата. Все серьёзные разговоры со мной мама вела, зачитывая мне вслух какую-нибудь поучительную статью из газеты, и заканчивала разговор словами: «Лида, ты всё поняла?» Иногда я абсолютно них#я не понимала, но всегда согласно кивала головой. В противном случае, мама читала мне газету ещё три раза подряд. Таким образом, к моим десяти годам я имела уже три серьёзных разговора с мамой. По статье: «В Африке голодают негры», которая должна была пробудить во мне сострадание к убогим, и, само собой, пробудила, причём, настолько, что я неделю ложилась спать, положив под подушку фото из газеты, с которого на меня смотрел грустными базедовыми глазами облепленный мухами цеце маленький голодный негроид. По статье «Курение - отрава», где подробно рассказывалось о том как курение убивает людей раком, и по статье «Маленький дьявол», где писали про девочку, которая убила свою маму кухонным ножом, за то что та не пустила её в субботу в кино, на мультик «Лисёнок Вук». Последнюю статью мне мама прочитала три раза, потому что с первого прочтения я не поняла – нах#я мне это знать? После третьего я догадалась, что моя мама таким образом намекает, что в субботу я отсосу с Лисёнком Вуком, потому что она меня собирается наказать, и предупреждает, что ножи с кухни она попрячет.
На очереди была четвёртая статья, и, судя по выражению маминого лица – читать мне её собирались раз десять.
- Лида, ты уже совсем взрослая, - начала моя мама, разворачивая газету, а я этим поспешила воспользоваться:
- Тогда купи мне лифчик. Ну, хоть на вырост…
О лифчиках я мечтала с ясельной группы детского сада, и плевать хотела, что мне не на чем их носить. Главное, чтобы они, вожделенные ситцевые лифчики, лежали в моём шкафу.
- С деньгами сейчас туго, - строго сказала мама, и разложила газету у себя на коленях, - так что я купила тебе синенькие рейтузики. А теперь слушай…
Первую читку статьи я прослушала, потому что думала о том что синенькие рейтузики – х#ёвая альтернатива лифчикам, вторую читку я слушала вполуха, и поняла, что речь идёт о какой-то непослушной девочке, а третья меня заворожила никогда ранее неслыханным словосочестанием «половая щель». Так что с четвёртого раза я поняла что в статье писали о девочке, которая шла в школу, и по дороге встретила дяденьку, который оказался «извращенцем» (это слово я тоже слышала впервые, и оно мне понравилось), и дяденька тот предложил девочке пойти к нему в гости посмотреть на маленьких котят, после чего что-то сунул ей в «половую щель».
- Ты всё поняла, Лида? – Спросила меня мама, закончив читать статью в четвёртый раз.
- Да. – Ответила я, раздумывая: спросить маму про половую щель и извращенца, или нет.
- Что ты поняла? – Не успокаивалась мама, и буравила меня взглядом.
- Что нельзя разговаривать с извращенцами, которые предлагают показать котят, а сами хотят залезть в половую щель.
- Вот и молодец. – Повеселела мама, оставила мне газету, и ушла звонить тёте Марине с третьего этажа.
На всякий случай, я сама ещё раз перечитала газету, и сильно позавидовала той девочке с половой щелью, которая познакомилась с извращенцем. Фотография этой девочки была на весь газетный разворот, а это было моей второй заветной мечтой, после лифчиков: чтобы мою фотографию напечатали в газете.
На следующее утро, идя в школу, я постоянно оборачивалась назад, и останавливалась через каждые три метра, в надежде встретить извращенца. Половой щели у меня всё равно не было, так что я его совсем не боялась. Я только хотела у него спросить: кому отдать мою фотографию, чтобы её напечатали в газете? Извращенца я не встретила, но на первый урок опоздала.
- Опаздываем, Лида? – Строго спросила меня учительница, и добавила: - Дневник на стол.
Кинув на учительский стол дневник, я села на своё место, рядом с подругой Анькой.
- Проспала? – Шёпотом спросила меня Анька, пока я доставала учебник математики.
- Неа. Потом расскажу. – Пообещала я, и заткнулась до конца урока.
А уже на следующей перемене я стала звездой. Сидя на подоконнике, окружённая десятком своих и не своих одноклассниц, я, страшно вращая глазами, рассказывала:
- Этого извращенца видели в нашем районе. Он совсем старый, там было написано что ему около тридцати лет. Нападает на девочек, заставляет их смотреть маленьких котят, а потом лезет в половую щель. А девочка та после этого умерла!
Одноклассницы ахали и шептались, а я гордилась тем, как круто я их всех на#бала, потому что не хотела делиться с ними правдой о том, что извращенца можно попросить отнести в газету твою фотографию. А то б они все ломанулись бы искать моего извращенца, и кто-нибудь по-любому нашёл бы его раньше меня. И у неё даже могла бы быть ненужная половая щель, которую можно было б обменять на публикацию в газете.
Правду я открыла только Аньке, когда мы возвращались с ней домой из школы.
- Круто! – Сказала она, выслушав мой план до конца. – А как мы будем его искать?
- Очень просто. – Я подтянула свои новые синенькие рейтузики. – У школы много дяденек ходит. Надо просто спросить у них – есть ли у них дома котятки, и не нужна ли им половая щель. Это ж просто.
- Ты такая умная, Лида… - С завистью сказала Анька, и спросила: - А у тебя есть половая щель?
- Нет, конечно. – Я с презрением посмотрела на Аньку и демонстративно вывернула карманы: - Куда б я её, по-твоему, могла бы положить? Мы просто обманем извращенца. Дадим ему свои фотографии, а сами пойдём в милицию, и скажем милиционерам, чтобы они посадили извращенца в тюрьму. Только не сразу, конечно, пусть сначала он до газеты дойдёт.
Возле нашего с Анькой подъезда толпился народ.
- Вау! – Расширила глаза Анька. – Сколько людёв! Наверно, кто-то из окна п#зданулся.
Мы захихикали. Слово «####анулся» мы услышали недавно, и оно нам очень нравилось. Только пока не было случая, чтобы можно было его применить на практике.
- Яйца, яйца бы ему оторвать, пидорасу! – Голосила где-то в толпе тётя Клава из пятого подъезда. Я её по голосу узнала. – Чего удумал, у#бок! Это хорошо что Танька его спугнула!
Тут я услышала голос своей мамы, и напряглась.
- Стоим мы, значит, с Наташкой Козловой, и курим. – Начала моя мама, а я нахмурилась: не знала, что она курит, врунья. А мне ещё статью о вреде курения читала, и газетой по голове стучала. – Лидка ж у меня не знает, что я курю, поэтому мы с Наташкой на чердаке курим. И тут, значит, слышим – лифт приехал на девятый. И голос детский. Мы ещё думаем: кто это приехал? На девятом у нас одни алкаши живут, там детей ни у кого нету. И тут, значит, люк на чердаке открывается – и Маринка Клавкина там появляется. «Здрасьте, тёть Тань» - говорит. А по лестнице вниз уже грохот слышен. Я её спрашиваю, мол, ты что здесь забыла, Марина? А она мне: «А мне дяденька обещал тут котяток показать на чердаке, только почему-то убежал». Вы представляете, какой ужас? Я, конечно, сразу бегом вниз, а его уже и след простыл.

 

[Qok]

Съебался извращенец!
- Эх, съебался наш извращенец… - Простонала стоящая рядом Анька, и я тоже с досадой плюнула на асфальт: - Блин, теперь про Маринку в газете напишут. Это нечестно!
- Ещё как нечестно. – Анька расстроилась не меньше. – Придётся теперь пораньше в школу выходить, чтобы извращенца поймать. И у Маринки спросить надо: она ему фотографию свою давала или нет?
Но с Маринкой мы так и не поговорили. Тётя Клава отправила её на три месяца к бабке в Тамбов. Зато с мамой у нас состоялся пятый серьёзный разговор, и первый – который без чтения статей.
- Лида… - Маму почему-то трясло, и пахло от неё табаком. – Сегодня на тёти Клавину Марину напал извращенец. Помнишь, мы только вчера об этом говорили?
- Помню. – Кивнула я. – Ты куришь на чердаке?
- Не твоё дело! – Огрызнулась мама, и занервничала. – Я очень редко курю. Скоро брошу. Ты помнишь, что делает извращенец?
- Показывает котят, и требует половую щель. – Ответила я, и вздохнула: - Ко мне он никогда не подойдёт.
- И слава Богу! – Нервно крикнула мама, и достала из кармана сигареты. – Я покурю тут, ладно? Разнервничалась. Ты ж у меня умная девочка, так что заруби себе на носу: никаких котят, никаких чердаков и подвалов, и никаких конфеток от посторонних не брать!
- Покури, чоуштам. – Важно ответила я, и подтянула рейтузы. – ты не волнуйся, я, если увижу извращенца – сразу в милицию пойду. Сразу же.
Неделю мы с Анькой выходили из дома в полвосьмого утра, и бродили в осенних потёмках возле школы, выискивая нашего извращенца. Его нигде не было.
- Это всё мама твоя виновата, - высказывала мне Анька, - Это из-за неё он испугался и убежал. Так что теперь хрен нам, а не фото в газете.
Я плелась рядом, опустив голову, и не возражала. А чо тут скажешь? Анька была стопроцентно права.
Тёмный силуэт у забора школы мы увидели не сразу. И заметили его только когда он приблизился и сказал:
- Девочки, можно с вами поговорить?
- О, - толкнула меня локтем Анька, - смотри: с нами взрослый дядька поговорить хочет. Надо у него будет спросить: не видал ли он тут извращенца?
- Здрасьте. – Сказала я дядьке, и с интересом на него уставилась. На извращенца он был совсем не похож. Дядька как дядька. Ни бороды, ни усов, ни пиратского ножа на поясе. Говно какое-то, а не извращенец.
- Девочки… - Сбивчиво начал дяденька, - можно я сейчас подрочу, а вы посмотрите? Только не убегайте, я вам ничего плохого не сделаю.
- И котят не покажете? – Посуровела Анька.
- И в щель половую не полезете? – Насупилась я.
- Нет! – Истерично выкрикнул дядька, и начал расстёгивать штаны. – Я только подрочу!
- Ну что скажешь? – Я посмотрела на Аньку?
- Путь дрочит, чоуштам. Всё равно до звонка ещё двадцать минут. Хоть посмотрим чо это такое.
Дядька тем временем достал из штанов х#й, и ритмично задёргал рукой.
- Фигасе у него письку разнесло… - Присвистнула Анька. – ты у мальчишек письку видала?
- В саду только. Лет пять назад.
- И чо? Такая же была?
- Не… Та была маленькая, на палец похожая, только остренькая на конце. А это колбасятина какая-то синяя.
- А может, это и не писька вовсе? – Предположила Анька, и подёргала дядьку за рукав:
- Это у вас писька или нет?
- ДАААА!! – Прохрипел дядька, и задёргал рукой ещё динамичнее. – ПИИИСЬКА!!!
- Охренеть. Бедный дядька. – Анька сочувственно посмотрела на дрочера, и погладила его карман. – Кстати, а что он делает?
- Мне кажется, он хочет нас обоссать… - Ответила я, и на всякий случай отошла подальше от дядькиной письки.
- Дурак он штоле? – Анька тоже отодвинулась. – А обещал только подрочить. Ты знаешь что это такое?
- Ну… - Я задумалась. - Наверное, то же самое, что и поссать. Только зачем ему это надо – не знаю. Надо его спросить: когда он уже, наконец, поссыт, и тогда мы с ним поговорим об извращенце. Может, он его видел?
- Дяденька, - Анька встала на цыпочки, и похлопала мужика по щеке: - Вы, давайте, быстрее уже дрочите, а то нам с вами ещё поговорить надо, а звонок уже через десять минут. Долго ещё ждать-то?
- Бл#ть! – Грязно выругался дядя, и стал убирать свой х#й обратно в штаны. – Дуры #банутые!
- А чой-та вы тут матом ругаетесь? – Возмутилась я. – Мы, между прочим, дети! Вы обещали только подрочить, а сами матом ругаетесь. Мы на вас в милицию пожалуемся!
- И скажем там, что вы нам обещали котяток показать, и в щель половую залезть. – Анька тоже внесла свою лепту. – Ходят тут всякие, извращенцами прикидываюся, а сами даже письки нормальной не имеют.
- Действительно. – Поддержала я подругу. – А то мы прям писек мужицких никогда не видали, и не можем отличить человеческую письку от тухлой колбасы.
- #банашки! – Дядька дрожащими руками застёгивал ширинку, и продолжал ругаться: - Бл#ть, нарвался на извращенок! Повезло!
- Кто извращенки? – Я сделала стойку. – Мы? Мы с Анькой извращенки?!
- Полнейшие! – Дядька повернулся к нам спиной. – Дуры интернатские!
- Анька… - Я повернулась к подруге, - Ты поняла, чо он сказал?
- Конечно, - Анька подпрыгнула, встряхивая ранец за своей спиной. – он сразу понял кто мы такие, и кого ищем. Сам, поди, извращенца нашего тут вынюхивает, тварь. И это не писька у него была, а самая настоящая половая щель! Знает, на что нашего извращенца приманивать!
- Ещё раз его тут увидим – палками побьём! – Я обозлилась. – И щель отнимем.
- Да так, чтобы он п#зданулся! – Анька ввернула наше любомое слово, и мы захихикали.
- Плохо, конечно, что мы сегодня извращенца не нашли. – Я толкнула железную калитку, и мы вошли на школьный двор. – Но можно будет в выходные полазить по подвалу и чердаку. Может, он там где-нибудь живёт?
- Можно. – Согласилась Анька. – На всякий случай, колбасы с собой возьмём. Надо ж его на что-то ловить?
- Хорошо б ещё половую щель где-то раздобыть. Щель он любит больше, чем колбасу.
... Под трель школьного звонка мы с Анькой уверенно вошли в двери своего третьего «Б» класса.
До встречи с извращенцами, пытающимися запихать нам под музыку Тома Вейтса в половую щель консервированную вишню, с целью вынуть её обратно и сожрать – нам оставалось чуть больше десяти лет…

 

[Qok]

Здоровье дороже

Автор: Мама Стифлера

Здоровье надо беречь.
Это мне с детства школьная медсестра внушала, когда я в очередной раз оказывалась в её кабинете с разбитым носом, порванным ухом, вывихнутой ногой и пищевым отравлением творожными сырками «Школьные». А я была непослушной девочкой, и не слушала пожилого медицинского работника. Я свято верила, что у меня-то здоровье ого-го. Богатырское. Иваноподдубное. Турчинскообразное. На десятерых хватит. Вон как я ловко и гимнастически гибко спрыгнула в лестничный пролёт со второго этажа. Ну, может, и не спрыгнула, а просто п#зданулась сослепу, но ведь не разбилась. И отделалась только огромным синяком на жопе в форме Африки с глобуса. А могла б и шею сломать, если б не моё здоровьице богатырское.
Обманывать саму себя я тоже любила с детства.
Короче говоря, к двадцати пяти годам от того здоровьица них#я толком не осталось. Разве что переломы срастались как на собаке безо всяких гипсов. А хронические бронхиты-отиты-гастриты я заимела ещё задолго до двадцатипятилетия. Заимела, привыкла к ним, и начинала тосковать, если наступал декабрь, а я еще ни разу не выкашляла кусочек своего правого лёгкого. Поначалу, конечно, мы со школьной медсестрой пытались бороться с врагами моего железного здоровья: я жрала сырые яйца и ходила делать рентген желудка, три недели дышала горным воздухом в кабинете физиотерапии в районной поликлинике, получила ожог уха, пытаясь исцелить свой отит путём прогревания его синей лампой, но потом я сломала ногу, и забила болт на борьбу со своими недугами. А когда я училась в девятом классе – померла от цирроза моя заботливая медсестра. Вот с тех пор я ничего и не лечила кроме зубов.
И к двадцати пяти годам я вновь озаботилась своим здоровьем, но отнюдь не потому, что поумнела. Просто попёрли уже первые морщины, второй этап целлюлита, и прочая перхоть. Какое-то время я пила целебный чай «Фиточистон» за двадцать рублей, не слезала с унитаза, и и ждала, что у меня от волшебного зелья пропадут морщины, уменьшится жопа, и вырастут новые зубы. Про сиськи специально ничего не написала. Их роста я ждала, конечно, в первую очередь. Ничего не выросло, ничего не пропало, только гастрит обострился и в ухе застреляло. А целлюлит уже медленно но верно подбирался к своему третьему этапу.
И тут на помощь, конечно же, пришла Ершова. Да.
Совершенно случайно она позвонила мне, и совершенно случайно же сказала:
- Ты знаешь о том, что мы с тобой неумолимо плесневеем, Лида? Вчера я обнаружила у себя седой волос, а позавчера мне в метро уступил место рахитичный подросток. А я почему-то автоматом сказала ему: «Спасибо, сынок, дай Бог тебе здоровья». Это ли не говнище?
Это действительно было нехорошим знамением, и я полностью согласилась с Ершовой. А так же поинтересовалась у неё, не знает ли она как бороться с возрастными недугами:
- Это полное говнище, а у меня целлюлит на жопе. Что делать будем?
Ершова секунду помолчала, а потом сказала:
- Сауна. Мы будем избавляться от жиров и седин с помощью пышущего жара и войлочного колпачка.
Ершова сказала это так уверенно, что у меня не возникло сомнений: вот она – панацея от всех болячек. Пышущий жар, войлочные колпачки, голые розовые бабы на деревянных лавках, банные листы на жопе и запах хвои… Сразу вспомнилось всё что я знала о бане и сауне. А вспомнилось как-то мало: хилые младенцы, которых бабки-повитухи лечили в банях, и недорогие проститутки.
- Юля, - осторожно поинтересовалась я у Ершовой, - а в сауну разве приличные женщины ходят?
- Нет. – Отрезала Ершова. – Не ходят. У приличных женщин есть приличные мужья с неприличным баблом и собственным домом с баней и бассейном. Вот туда и ходят приличные женщины. А мы с тобой две целлюлитные потаскухи, которым надо срочно приводить себя в порядок, иначе уйдёт последний поезд, и я навсегда останусь женой Толясика, а ты помрёшь старой девой.
Юлька резала правду-матку толстыми ломтями, а я уже точно знала: если сауна это мой последний шанс – я туда пойду, даже если толпа народу будет орать мне в спину: «Смотрите! В баню новых проституток завезли!» Всё равно пойду. Ибо на Фиточистон надежды никакой.
Ершовская сауна по факту оказалась инфракрасной кабиной в салоне красоты, куда мы с Юлькой не очень регулярно ходили подстричься-покраситься и попемзить пемзой пятки. Такой деревянный ящик с тонированными стеклянными дверями, похожий на большую микроволновку. Не спрашивайте про принцип действия этой газовой камеры, но внутри там было жарко, потно, и ещё тошнило от Ершовой, которая развалилась на всю микроволновку, и басом охала:
- Охохо… Прям чую, чую, как из меня старость испаряется! Охохо… И сиськи, вроде, выросли, не? Охохо, блять… Жалко…
Тем не менее, на оздоровительные процедуры в микроволновку мы с Юлькой ходили каждую субботу вот уже три месяца. Не знаю как там чо насчёт целлюлита, но к концу второго месяца я уже ходила туда только для того, чтобы тоже поохать басом. Я была уверена, что это хорошо действует на мой бронхит.
В очередной раз, в очередную субботу, в юном месяце апреле, за неделю до моего двадцатишестилетия – мы с Ершовой должны были снова посетить микроволновку и полтора часа поохать басом. Я уже взяла заранее приготовленный субботний пакет с тапками и кремом для жопы, попыталась надеть сапоги, и поняла, что у меня этот незатейливый трюк не получается. Ноги в сапоги не влезали. С минуту поразмыслив что бы это такое могло быть – я поняла, и пошла звонить Юльке.
- Только не говори, что ты сегодня никуда не пойдёшь. – Вместо привестствия ответила в трубку Ершова, и пригрозила: - Организм уже приучен к сауне, и теперь надо туда ходить всю оставшуюся жизнь. Иначе твой целлюлит будет у тебя снизу из штанов вываливаться.
- Я не могу. – Пришлось покаяться. – У меня, кажется, ноги с пьянки опухли. Я ни в какую обувь не помещаюсь. Только в тапки.
- Охохо, Лида - Ответила Ершова, и я поняла, что она уже сидит в микроволновке. Без меня. – Охохо, бл#ть. Тогда сегодня не приходи. Вдруг у тебя слоновья болезнь началась?
Я напряглась:
- А это опасно?
- Очень. – Подтвердила Ершова. – И заразно. Не хватало ещё и мне опухнуть.
- И что мне теперь делать? – Я сильно расстроилась.
- Охохо… - Басом поохала Юлька. – Лечиться тебе надо теперь, хуле. Охохо, бл#ть…
И отсоединилась.
Я подождала ещё два дня, поняла, что вслед на ногами у меня опухли и руки, и шея, и вообще всё что в моём организме раньше могло сгибаться – и пошла в поликлинику получать группу инвалидности и льготы на бесплатный проезд в метро.
Симпатичный бородатый доктор пощупал мои растопыренные пальцы, сделал рентген, и, глядя на снимок, сурово сказал:
- Ревматоидный артрит. Поздравляю.
На всякий случай, я уточнила:
- То есть, это я не от бухары опухла?
Доктор посмотрел на меня пронзительным взглядом, неодобрительно покачал головой, и утешил:
- Нет. Это гораздо хуже. Это на всю жизнь. В сауну, поди ходила? На улицу потом сразу выбегала? Вот и пришёл п#здец твоим суставчикам – После чего он заглянул в мою медицинскую карту, и добавил: - Вот так-то, Лидия Вячеславовна, вот так-то…
И тут я всхлипнула:
- А льготы у меня будут, чтоб на метро ездить бесплатно?
- Будут. – Сказал доктор, и стал что-то писать в моей карте. – Но они вам не пригодятся. Потому что через месяц вы вообще не будете ходить. Вот так-то, Лидия Вячеславовна, вот так-то. Возьмите рецепт, и купите вот этих пилюль. Ходить вы от них не будете, конечно, гыгыгы, но спать будете как убитая. Собственно, ничего другого вы теперь делать и не будете.
Завыв как дикий койот, я выбежала из кабинета, и кинулась звонить Ершовой:
- Юля, доктор сказал что я скоро умру! Я не буду больше ходить!
- В сауну? – Уточнила Юлька.
- И в сауну тем более! Ножки мои, ноженьки… Ы-ы-ы-ы-ы…
- В штаны ссаться будешь?
- Буду! Я ж ходить-то не смогу, Юля! Приезжай ко мне, меняться будем: я тебе все свои шмотки, а ты мне сто метров марли. Буду подгузники делать, памперсы нынче дороги. Ы-ы-ы-ы-ы…
- Уймись, дура. – Ершова повысила голос. – Кликуша сраная, аж перепугала меня до смерти. Не ной, я тебе щас лекарство привезу. У бабки Толясика тоже артрит был. И хоть бы х#й её парализовало. Три укола – и опять ходит, дровосек железный. Только ослепла она с него окончательно. Стала меня называть «смуглый юноша», заигрывать со мной, и ходить по дому в одних трусах.
Я была готова ослепнуть и оглохнуть. Лишь бы не ссаться в штаны. Поэтому вытерла сопли, и сказала:
- Вези свои уколы, Ершова. Вези. Мы ведь поборемся ещё, да? Мы ведь ещё сходим в баньку-то русскую, целебную? Попаримся там вволюшку?
- Нет. Ты теперь год у меня на карантине будешь, инфекция вагинальная. И в баню я с тобой не пойду. Сиди, жди меня.
Через час приехали Ершова и лекарство Диклофенак, которое тут же было употреблено мною внутрижопно, и принесло облегчение.
- Ну как? – Юлька выкинула в мусорное ведро инсулиновый баян, и схватила меня за шею: - Так больно?
- Нет! – Прохрипела я, широко улыбаясь. – Дышать только нечем, но шея не болит!
- А я чо говорила, а? – Юлька помахала у меня перед лицом рукой: - Как видимость?
- Отлично! – Я ликовала. – Щас ещё пару уколов – и можно идти суку-ревматолога п#здить в поликлинику.
- Кстати, об уколах… - Юлька цапнула распечатанную коробку Диклофенака, и сунула её в сумку. – Лекарство сильное, больше одного укола в день нельзя. Я теперь к тебе завтра приду. Таблеток больше никаких не жри. Ослепнешь. И в штаны начнёшь ссать. Поняла?

 

[Qok]

Конечно, поняла. Лекарство сильное, название я запомнила. Ослепнуть не боюсь, я и так в этой жизни дохуя повидала. Поэтому, выпроводив Ершову, я выждала десять минут, и поковыляла в аптеку. Где приобрела ещё десять баянов и две упаковки Диклофенака. Отучившись один год в медучилище, я научилась виртуозно делать уколы, клизмы, и капельницы. Так что с внутрижопным вливанием лекарства проблем не возникло.
Они возникли дня через три. И выглядели как полный п#здец.
С лёгкостью вскочив утром с кровати, чего я не делала уже больше месяца, я угостила свою жопу порцией Диклофенака, и, пританцовывая подошла к зеркалу. Две секунды я соображала что мне делать, а потом заорала.
Я была жёлтого цвета. Вся. Целиком. Жёлтая как канарейка. Жёлтые руки, жёлтая жопа, жёлтое лицо. И только белки моих глаз были апельсиново-оранжевыми.
То, что это был гепатит – сомнений не возникало. Осталось только понять – где я его могла подхватить. Отревевшись, я набрала Юлькин номер, и начала издали:
- Ершова, а гепатит это смертельно?
- Смотря какой, охохо, бл#ть… - Пробасила Юлька, и я поняла, что сегодня уже суббота. – Если гепатит Б – то помрёшь. Если А – погадишь белыми какашками, и них#я тебе не будет. А если гепатит С – то вообще ко мне не приближайся.
- А если я вся жёлтая – это у меня какой гепатит? – Спросила я, и зажмурилась.
- Жёлтая? – Юлька повысила голос. – Глаза, сука, оранжевые? Пожелтела ты, перхоть гуммозная, за одну ночь? Отвечай!
- ДА!!!
- Манда. Я тебе что про лекарство говорила, а? Я тебе говорила, что нельзя больше одного укола?! Не ври мне, клизма копеечная, что ты его сама не колола! Колола, сволочь опухшая?!
- ДА!!!
- Охохо, бл#ть… Охохо… Ну вот и ходи теперь неделю как торчок гепатиный. Пусть от тебя народ пошарахается на улице. Пусть дети малые над тобой посмеются, а мамашки ихние пусть в тебя пустыми бутылками кидаются на поражение. Авось, попадут хоть разок. В голову твою червивую.
- Юля! – Я рыдала в голос: - Это ведь не страшно?
- Ещё как страшно. Вот у Толясиковой бабки то же самое и было. Скоро начнёшь меня за мужика принимать и за промежность цапать алчно. Дура жёлтая. – Ершова начала успокаиваться. – Сходи в аптеку, купи травку наркоманскую. Называется солянка холмовая. Её все гепатитные пьют, чтоб не желтеть как некоторые уродины.
- Я исцелюсь, Юля?
- Вряд ли. Но хуже тебе точно не станет, охохо, бл#ть.
На улице бушевал май. Стройные девицы в пирсингах нагло нервировали своими бесцеллюлитными ногами, из подвальных тренажёрных залов выползали накачанные мачо в пидорских белых майках-боксёрках, а я шла в аптеку за холмовой солянкой. В водолазке, перчатках, и в бейсболке, которая не скрывала моего, китайского цвета, лица.
В аптеке почему-то было людно. Толпа молодёжи затаривалась к майским праздникам гандонами, пластырем и тестами на беременность, пожухлые старушки требовали слабительного и валидола, прыщавые подростки, нервно трясясь, покупали шприцы. А я жаждала холмовой солянки. Правда, о том что это называется солянкой – я уже забыла. Но это меня не смущало. Я точно знала, что эту травку пьют все гепатитные наркоманы. Аптекарша точно должна знать название.
- Здравствуйте. – Сказала я аптекарше, и сняла бейсболку. – У меня, знаете ли, небольшая проблема…
- Вижу. – Сказала аптекарша, и отошла подальше от прилавка. – В наше время ВИЧ-инфицированные люди живут очень долго. Возьмите на стенде брошюрку «Всё что вы хотели знать о СПИДе»
Я оглянулась. В аптеке не осталось никого кроме меня и трёх подростков с баянами, которые, ничего не замечая, делили свою покупку на троих.
- Ты ошиблась, солдатка. – Я попробовала искромётно пошутить. – Мне нужна травка для гепатитных пожелтевших наркоманов. Чтобы исцелиться. Названия не помню. Но что-то связанное с каким-то супом. То ли щами, то ли бульоном.
- Ромашка? – Предположила аптекарша.
- Не уверена. – Подумав, ответила я.
- Карсил? – Подсказали подростки со шприцами, и приветливо мне подмигнули.
- Активированный уголь? – Внесла свою лепту уборщица.
- Дайте ей солянку холмовую, гыгыгы. – Послышался рядом знакомый голос. – Передознулась, гыгыгы?
Я обернулась и увидела знакомую бородёнку ревматолога.
- Живучая ты, Лидия Вячеславовна, гыгыгы. Дайте-ка мне вон те презервативы. И солянку тоже дайте. Две.
На улицу мы вышли все вместе: я, ревматолог и три наркомана.
- Есть чо? – Тихо спросил меня один из торчков.
- На жопе шерсть. – Ответила я. – Иди *****, у меня просто желтуха.
И повернулась к ревматологу:
- Сколько с меня за солянку?
Бородатый врач ещё раз заржал, стянул с меня бейсболку, и бесстрашно посмотрел в мои ясные оранжевые глаза:
- Пошли в кино, Лидия Вячеславовна. В малом зале щас «Реквием по мечте» повторяют, гыгыгы. То что доктор прописал.
- Не могу. – Я натянула шапочку обратно. – Я жёлтенькая. Надо мной люди насмехаться будут.
- В зале темно. Никто тебя там не разглядит. А пойдём мы на места для поцелуев, гыгыгы. Меня, кстати, Женей зовут.
- Что ж ты Женя, п#дор бородатый, меня напугал до энуреза? – Я взяла врача под руку. – Х#ле ты мне нагнал про инвалидность и ржал при этом паскудно, убийца в белом халате?
- А нах#я ты выскочила из кабинета в жопу раненым джигитом? – Женя наклонился, и заглянул под козырёк моей бесйболки. – Я не успел тебе сказать, что пошутил.
- И хорошо что не успел. – Я широко улыбнулась жёлтыми губами. – А то я х#й бы с тобой в кино пошла, доктор Зойдберг, блять…
Здоровье надо беречь.
Это мне с детства школьная медсестра внушала.
В отрочестве – моя бабушка-покойница.
В юности – Ершова.
Видимо, бабы на меня никогда влияния не имели. Потому что с двадцать шестого года моей жизни за моим здоровьем теперь следят только мужики. И следят, надо сказать, очень х#ёво. Потому что я уже третью неделю подыхаю от аллергии на цветение и ещё ни один мужик мне не помог.
А позавчера возле поликлиники я встретила Женю…
Жаль, что он меня не признал, сука бородатая.

 

[Qok]

Праздничный пирог

© Мама Стифлера

Я Восьмое Марта не люблю. С утра на улицу не выйти – кругом одни пианые рыцари с обломками сраных мимоз. И все, бл#, поздравляют ещё. «Девушка,» - кричат, «С праздником вас! У вас жопа клёвая!»


А твой собственный муш (сожытель, лаверс, дятька «для здоровья» - нужное подчеркнуть) – как нажрался на корпоративной вечерине ещё седьмого числа вечером – так и валяецца до трёх дня в коридоре, с вывалившимся из ширинки х#ем, перемазанным оранжевой помадой. Нет, он, конечно, как протрезвеет – подорвёцца сразу, и поп#здячит за мимозами и ювелирными урашениями грамма на полтора весом, но настроение всё равно них#я ни разу не праздничное.
Некоторое время назад я прикинула, что Восьмого Марта гораздо логичнее нажрацца с подругами в каком-нить кабаке-быдляке, а без сраных мимоз я обойдусь. Поэтому выключаю все телефоны ещё шестого числа, чтоб восьмого не стать жертвой пианых рыцарей, и жыву себе, в х#й не дую.

И с подарками не обламываюсь. У меня сынуля – креативит дай Бог каждому так. То на куске фанеры, размером полтора на полтора метра, выжигает мой облик с натписью «Я тебя люблю» (называецца картина «Милой мамочки партрет». Я там немножко лысовата, с одним ухом, в котором висит серёжка размером с лошадиный х#й (формой тоже похожа), покрыта сине-зелёными прыщами (сын у меня реалист, рисовал с натуры, а у меня за три дня до начала критических дней завсегда харя цветёт) и улыбаюсь беззубым ртом), то вырежет из куска обоев двухметровую ромашку, и я потом три дня думаю куда её присобачить…
В общем, мальчиком я своим горжусь сильно, но в прошлом году сынуля меня подставил. Сильно подставил. Капитально так.

Всем известно, что в любом учреждении Восьмое Марта отмечают седьмого числа. Школа – тоже не исключение. Всё как положено: празничный концерт, мальчики дарят девочкам х#йню разную, а родители, тряся целлюлитом, быстро сдвигают в классе парты, и накрывают детям поляну. Для чаепития. Ну там, пироженки всякие покупают заранее, печеньки и прочие ириски.
Честно скажу – не люблю я такие мероприятия. Стою как овца в углу, скучаю, и ничего не делаю. Потому как ко мне у родителького комитету давно доверия нет. На мне крест поставили ещё три года назад, когда я на родительское собрание прип#здячила в рваных джинсах с натписью ЖОПА на жопе, и в майке с неприличным словом ЙУХ. Ну, ступила, ну, не подумала – с кем не бывает…. Однако, меня в школе не любят, и за маму не считают.
В общем, это я к тому, что для меня походы на вот такие опен-эйры – это п#здец какая каторга. Только за ради сына хожу. Чтоб, значит, спиктакли с ево участием посмотреть. Кстати, мне кажецца, что моего мальчега в школе тоже не любят. Иначе, почему ему вечно достаюцца роли каких-то гномиков-уёбков, зайчиков в розовых блёстках, а один раз он изображал грязного падонка, которого атп#здили какие-то типа атличники строевой подготовки, хором распевая незатейливую песенку типа «Ты ленивый у####! Это стыд, позор, и срам! Быстро жопу ты подмой – будешь ### п#здец ковбой!»? Что-то типа так. Там всё складно было, но я уже не помню.
Ну вот. Значит, на календаре – шестое марта. Одиннадцать часов вечера. Я, чотам греха таить, собралась бездуховно по#бацца с бойфрендом Димой, пользуясь тем, что сын остался у своей бабки, которая, в свою очередь, была намерена жостко дрочить Андрюшу на предмет знания своих реплик в очередном гомо-педо-спектакле.
Уж и Дима пришол, и я уж обрядилась в традиционный пеньюар для #бли, и всё уж шло к тому, что меня щас отпользуют в позе пьющево оленя, но вдруг зазвонил телефон.
Я, не глядя на определитель номера, схватила трупку, и вежливо в неё спросила:
- У кого, бл#, руки под х#й заточены?
Ну, понятно ж, что нормальные люди в одинаццать вечера на домашний звонить не будут. Для этого мобильник есть. Значит, у кого-то мухи в руках ибуцца, и они куда-то не в ту кнопочку тыцнули.
- У меня… - раздался из трупки смущённый голос сына, а я густо покраснела. – Мам, у меня на мобиле бапки кончились, ты извини, што домой звоню..
Я прям умилилась. Ну, до чего ш воспитанный у миня рыбёнок! Весь в папу, слава Богу.
- Ничего, - отвечаю, - чо надо, сыночек? Бабушка достала? Послать её надо? Это ж мы запросто!
- Нет… - всё ещё стисняецца отпрыск, и тихо добавляет: - Ты миня убьёш.
И тут мне стало страшно. До того момента убить Дюшеса мне хотелось тока один рас. Когда мне позвонили из школы на работу, попали на директора, и заорали тому в ухо: «Передайте Раевской, што ей песдец! Её сын-сукабля, пырнул ножом аднакласснега!».
Нет, вам никогда не проникнуцца той гаммой чуфств, в кою окунулась я, пока неслась с работы домой, рисуя в своём воображении труп семилетнево рибёнка, который венчает горка дымящихся кишок. А у трупа сидит мой голубоглазый сынуля, и аццки хохочет.
Это песдец, скажу я вам.
Вот тогда мне в первый и в последний раз в жызни хотелось убить сопственного сына.
В оконцовке я, правда, почти что убила ту климаксную истеричку, которая позвонила мне на работу. Патамушта убийство, на самом деле, оказалось обычной вознёй из-за канцелярского ножа. Сын, типа, похвалился, а одноклассник, типа, позавидовал, и захотел отнять. Ума-то палата – вот и схватился ребёнок рукой прям за лезвие. Ну, порезался конечно. Я тогда Дрону ####оф всё равно дала, ибо нех#й в школу ножы таскать, в первом-то классе. Хоть бы даже и канцелярские. Ну и забыла уже. А тут, вдруг, такие заявления…
Я покосилась на бойфренда Диму, глазами приказывая тому зачехлить свой х#й обратно, ибо дело пахнет большой кровью, и #бли севодня явно уже не будет. Сынуля у меня не из паникеров. Рас решыл, что я ево убью – значит, придёцца убить.
- Што там у тебя, Андрей? – сурово спросила я, делая акцент на полном имени сына. Штоп понял, что я уже готова к убийству, еси чо. Я никогда Дюшу полным именем не называю. Только когда намерена вломить ему люлей всяческих.
- Мам, это жопа… - выдохнул в трубку третьеклассник Андрюша, и зачастил: - я знаю, ты меня убьёшь. Сделай это, мать, я заслужил. Но сначала выполни мою просьбу. Я забыл тебе сказать, что завтра, к десяти часам утра, ты должна принести в школу на празник пирог. Сделанный сопственными руками. Покупной не катит. Конкурс у нас проводицца. Кто не принесёт пирог – тот чмо.
Последняя фраза была сказана со слезами.
Ну вот уш нет! Сын Лиды Раевской не может быть чмом по определению!

 

[Qok]

Значит, будем печь пирог! Но вслух я сказала:
- Я непременно убью тебя, Дрон. Иди спать. Будет тебе пирог.
- Спасибо, мамочка! Я тебя люблю! – сразу ожил сын, поняв, что ево никто убивать не будет. Ибо я назвала ево Дроном, а не Андреем, и дал отбой.
Приплыли, дефки… Из меня кандитер как из говна пуля. Не, я умею, конечно, всякий там хворост печь, пирожки с капустой, и даже фирменный четырёхярусный торт с фруктами, но никогда не держу в доме запасов муки на пять лет, глазури, изюма и прочих краситилей Е сто дваццать пять.
Время, напомню, одинаццать вечера. Даже уже больше. В магазин идти в лом. Лезу в холодильник.
Яйца есть. Сахар тоже. Лимон сморщенный, похожий на Ющенко, нашла. В шкафчике ещё муку нарыла. Правда, блинную. Фсё. Список ингридиентов кончился. Ну, думаю, зах#ячу-ка я щас Мишкину кашу.
Вываливаю все ингридиенты, включая Ющенко, в миску, взбиваю всё миксером, в порыве вдохновения натрясла в тесто ещё прошлогоднего изюма и кинула туда шоколадку Алёнка.
Получилось француское блюдо Блевансон.
А нуих#й с ним.
Выливаю всё это на противень, сую в духовку, и жду пятнаццать минут.
Когда я открыла духовку – я ах#ела. Оттуда на меня смотрела большая коричневая жопа.
Реальная жопа. Даже с анусом.
Отчево-то сразу вспомнилась фраза «Такая только у миня и у Майкла Джэксона».
- Здравствуй, жопа.. – сказала я, и кровожадно тыкнула вилкой в правую жопную булку.
Булка сразу сдулась.
- Эгегей!!!! – заорала я, и ткнула в левую булку.
Ту постигла та же участь.
Потом я отковырнула анус, который оказался изюмом, сунула ево в рот, задумчиво пожевала, и вытащила противень целиком.
Блевансон полностью испёкся. Не считая того, что по краям он дэцл подгорел.
Х#йня-война. Прорвёмся.
Разрезаю пласт пополам, одну половинку мажу каким-то столетней давности вареньем, другой половинкой накрываю первую, обрезаю ножом края – и получаю какое-то уёбище правильной прямоугольной формы. Штоп придать ему сходство с кондитерским изделием – обмазываю уёбище целиком вареньем, и посыпаю раскрошенным толкушкой пиченьем «Юбилейное». Говно, конечно, получилось, но главное, что сына чмом никто не назовёт.
Чувствовала я себя тогда царевной-легужкой: «Ложись спать, Иван-Царевич, утро вечера мудренее, буит тибе пирог для батюшки, бл#»
Говнопирог я аккуратно упаковала в обувную коробку, и с чувством выполненного долга попесдовала в спальню за порцией оральных ласок. Я патамушта их беспесды заслужыла.

Утром я подорвалась в девять сорок пять, и, наскоро умывшысь-причесавшысь, пописдела с обувной коробкой в школу.
Мордашку сына, маячавшую в окне, я заметила ещё издали, и помахала ему коробкой. Сын подпрыгнул, и исчез из поля зрения. Наверное, меня встречать побежал.
Так и есть. Не успела я ещё войти в школу, как на меня налетел Дюшес, одетый в чорные лосины с каким-то пидорским лисьим хвостом на жопе.
- Ты сегодня изображаешь Серёжу Зверева? – спросила я, снимая шубу.
- Нет, - совершенно серьёзно ответил сын, - я играю тушканчика Лёлика.
- Пиз… То есть одуреть можно… - сказала я, и отдала Дрону говнопирог: - Неси в класс. Твоя мама – кондитерский гений.
Зря я наивно рассчитывала, что все родительские пироги просто выставят на стол, и сожрут.
Нет.
Всё оказалось хуже, чем я думала.
Классная руководительница сына, облачившаяся по случаю празника в леопардовое платье с люрексом, аккуратно записывала в титрадку кто чо припёр пожрать, и фтыкала в выпечку канцелярские скрепки с бумашками, на которых размашысто писала фамилии родителей.
Я забилась в угол. Патамушта увидела, что напекли другие, порядочные мамашы.
Там были какие-то немыслимые торты в полметра, облитые желе, утыканные кивями и фейх#ями, и замысловатые пиченья в пять слоёф.
Мой говнопирожог на этом фоне смотрелся аццки непрезентабельно.
Стало очень жалко сына. Патамушта было понятно, што щас ево всё равно назовут чмом, и рибёнок понесёт психологическую травму.
- Семья Раевских! – громко провозгласила учительница, поправила рукой сиську, норовившую вывалицца из лепёрдовых одежд, и с хрустом воткнула в мой пирог табличку.
Мамашы в празничных ритузах кинули взгляд на мой кулинарный шыдевр, и разом прекратили делицца рецептами.
- Что? – в гулкой тишыне спросила я, - Рецепт дать? Х#й вам. Это семейный секрет.
Сын радостно заулыбался, а мамашы разве что не харкнули в моё йуное #бло.
- Прошу детей к столу! – сиреной взывыла обольстительная учительница, и фсе дети резво кинулись жрать.
Мамашы вцепились друг дружке в ритузы, и алчно смотрели чьё произведение искусства пользуецца бОльшим спросом.
Я стояла в углу, и грусно зырила на свой одинокий пирожочек, который никто не жрал. Стало ужасно обидно.
Я отвела взгляд от своего питомца, и столкнулась глазами с сыном.
«Мам, не ссы» - прочитала я по его губам, и натужно улыбнулась. Мол, не ссу, сынок, тычо?
Сын наклонился к уху сидящего рядом с ним товарища, и что-то ему сказал, от чего мальчик вздрогнул, и быстро прошептал что-то на ухо уже своему соседу.
Минуту я наблюдала за цепной реакцией в рядах пирующих, и икнула, когда последний из сидящих поднялся, и громко крикнул:
- А где пирожок Андрюшиной мамы?
Какая-то маманька небрежно подтолкнула тарелку с моим кушаньем по столу, отчего пирожок с тарелки свалился, и громко стукнулся о стол. С таким брутальным железным звуком.
Ещё через минуту от моего пирога ничего не осталось.
Мамашы смотрели на меня с яростью, и жамкали потными ладонями свои ритузы, а я пила воду из-под крана, стремясь унять икоту.
Мой пирог съели! Целиком! До крошки! И никто не проблевался!!!
Вы верите в это? Вот и я не верила.
Я не верила до последнего. Не верила даже тогда, когда получила на руки красную почётную грамоту, гласящую: «Награждается семья Раевских, занявшая первое место в конкурсе «Кулинарный мастер», за самый вкусный и красивый пирог». Грамоту я получала в абсолютной тишине, которую нарушили лишь рукоплескания моего сына. Мамашы и учительница смотрели на меня как на на#бавшего их человека, но молчали, и не вы#бывались. И правильно. Они ж меня не первый год знают.
Потом был празничный концерт, и мой сын порвал весь зал, когда у него во время монолога «Я – тушканчик Лёлик, и я очень давно не кушал, и п#здецки оголодал..» - лопнули на жопе лосины, явив зрителю заботливо откормленную мною Дюшкину задницу.
А когда мы с Дюшесом шли домой, держась за руки, я не выдержала, и спросила:
- Дюша, сдаёцца мне, наш с тобой пирог них#я не самым лучшим был… Тогда почему ево так жадно сх#ячили твои товарищи?
Сынок покраснел, потупил взгляд, и тихо признался:
- Девочкам я сказал, што те, кто сожрёт твоё говн.. твой пирог – будут такими же красивыми как ты, а мальчикам просто сказал, что отмудохаю их девятого числа в сортире, если они не попробуют твой коржык. Вот и всё. Ты не обижаешься?
- Нет, - ответила я, и серьёзно добавила: - я люблю тебя, тушканчик Лёлик.
- Я тебя тоже, мамаша с дырявым пупком – явно передразнивая учительницу, ответил сын, и приподнявшысь на цыпочках, поцеловал меня в щёку.

Я не люблю Восьмое Марта.
Я ненавижу мимозы и пианых рыцарей с их #бучими подарками.
Я люблю своего сына. Своего Дюшеса. Своего тушканчика Лёлика.
И ради него, на следущее седьмое марта я испеку свой фирменный торт, и снова выиграю почётную грамоту.
Теперь уже заслуженно.

 

[Qok]

Самый страшный день Саши Молоткова

Данный рассказ участвовал в Конкурсе Коротких Креативов №6 и победил в нем.



Саша Молотков долго не мог решиться, о чем писать в сочинении про самый страшный день в своей жизни. Очень странное решение учительницы литературы и русского языка Евы Аркадьевны Полководец изменить обычную тему «Как я провел лето» привело в восторг весь класс. Кроме, разумеется, Саши. И не потому, что вспомнить было нечего, слава Богу, и войн и бедствий на его веку, вернее веках, было не мало. В этом-то и была проблема. К тому же беспокойство вызывала настойчивость училки, с которой она раз за разом возвращалась к опасным для Саши темам. Это началось с того момента, когда на уроке, посвященном творчеству Льва Толстого, Молотков, увлекшись, сболтнул лишнего о великом писателе. Забылся и упомянул, то, что никто кроме близких друзей Левушки знать не мог. Никто вроде и не заметил, но Ева Аркадьевна после этого очень изменилась. Всегда приветливая и радостная раньше, теперь стала чуть настороженнее. Правда, самого Сашу Ева Аркадьевна очень сильно раздражала. Он не мог понять почему, но не было сил смотреть на нее без сильной неприязни.
Молотков был счастливчиком, или самым несчастным человеком на земле. Сам он не мог определиться. Дело в том, что он помнил все свои предыдущие жизни. Рождался, жил, потом, погибал на войне или умирал от болезней и снова рождался. Но всегда помнил, кем он был раньше. У него было много родителей, много национальностей, огромное число друзей, бесчисленное количество женщин. В некоторых жизнях он отдыхал, в некоторых добивался невероятных успехов, не раз был гением, бывал злодеем. Огромное удовольствие ему доставляло читать о себе же в учебниках истории.
Страшных дней у этого странного человека было множество. Особенно поначалу. Когда еще потеря близких и родных людей не стало чем-то обычным и даже скучноватым. В какую-то из жизней Саша понял, что разучился любить, и это тоже было страшно, впрочем, бояться он тоже к этому времени разучился. В ту жизнь он причинил много страданий людям, уничтожив значительную часть населения Европы. Зато он понял, что не все чувства умерли, жалость, например, осталась. Невыносимо было смотреть на фотографии, умерших от неведомой напасти – детища доктора Александра Коуберна, ныне Молоткова. Напасть позже окрестили Испанкой. Но об истинном происхождении вируса, естественно никто не узнал.
Быстро написав, разумеется, выдуманную историю про воровство соседских яблок на даче, и угрызения совести по этому поводу Саша откровенно заскучал. Яблоки он ненавидел всей душой, не переносил даже запаха, поэтому отчасти история получилась правдивой. После звонка Ева Аркадьевна попросила Сашу задержаться. Как в «Штирлице» подумалось в тот момент Молоткову. Полководец внимательно читала Сашино сочинение. Читала долго, вероятно несколько раз перечитывала. От ее следующих слов Сашу передернуло. – Ну, вот мы и встретились снова, мой милый! Я сразу поняла, что ты меня узнал, вернее почувствовал. Про яблоки ты хорошо вспомнил, я ведь тоже их ненавижу, теперь сомнений не осталось… ты не представляешь как я боялась что меня одну не простили.
Саша понял, что не все испытал в своих жизнях и далеко не все помнил…И страх оказывается не разучился испытывать и ненависть. Конечно, теперь он вспомнил то, что так долго пытался забыть и забыл, в конце концов. И нелюбовь к яблокам стала понятна и к женщине по имени Ева…

© Бакли

С ЯПа.

 

[Qok]

Красивая старинная легенда

Раньше рыцарей нах#й не посылали – боялись. Хер его знает, какие у них там под чугунком мысли ворочаются. Рыцарей старались к драконам спровадить, эффект примерно тот же был.
Вот как-то один синьор разошелся, бургундское у честных буржуа сп#здил, потом на турнире бился крапленым копьем. Опять же не положенную бабу трахнул. Исключительно стоймя отодрал, охальник. Это уж вконец переполнило всеобщую чашу терпения, пора было его посылать подальше.
По отработанной схеме подыскали рыцарю старожила, который помнил, (или думал, что помнил) где дракон живет.
- Эх, паря, такого тебе зверя укажу – пальчики оближешь! - пропиарил старик. - Жуткий, как удар по яйцам, отмороженный до нуля по Кельвину, питается исключительно прекрасными девицами. Диета такая. А телок этих ему местные крестьяне подгоняют каждый год, контракт они с чудовищем заключили под страхом смерти.
Кароче, принял рыцарь заказуху, по####ил навстречу приключениям и, долго ли, коротко ли, добрался до нужной пещеры.
- Ты с какого району, пацанчик? – дракон только что зохавал ежегодную девственницу и был благодушный, шопездец.
- С трындецового! Могилевской области! – ответил рыцарь и #бнул рептилию мечом. Уродливая голова, матерясь и охая на ухабах, покатилась по откосу. Затем туда же последовали усы, лапы и хвост – наш герой был человеком, доводящим дело до конца. Вскоре и конец дракона исчез внизу.
Рыцарь вытер меч о траву и пошел к аборигенам за славой и почестями.
- Ну ты и мудак! – отреагировали аборигены на новость. – Въ#бать бы тебе по сусалам, да вставать лень. Чо теперь, мужикам опять пахать придется?!
Действительно, местные жители мужского пола лежали вповалку возле кабака и нихера не делали.
- Не понял? – опешил рыцарь.
- Х#ле ты не понял?! – здоровый парняга, по виду кузнец, нехотя поднялся с травы и подошел к герою. - Ты, бл#, разуй зенки-то!
Рыцарь огляделся. На крыше одного из домов две разбитные бабенки, бойко матерясь, стучали молотками. Поодаль старушка лет восьмидесяти шустро копала колодец. В кузне тщедушная баба махала ах#енным молотом. Нигде в селе не видно было ни одного работающего мужика. Все они сидели здесь, в кабаке.
Чтобы прояснить ситуацию до конца, кузнец позвал:
- Эй, Марфа, минет хочу!
Статная девушка с коромыслом, горделиво идущая мимо, мигом бросила ведра и приникла к ширинке кузнеца.
- Да шучу я, шучу. Иди давай! – оторвал он ее от себя и повернулся к рыцарю. – Ну, дошло?
- Нет.
- Блин, #блан тупоголовый, - кузнец смачно сплюнул. – Кароче, дракон был старый и слепой. Впарить ему можно было любую заваль. Тайным голосованием мужики нашей деревни выбирали ему ужин и отводили к пещере.
- Девственницу?
- Какую, нах#й, девственницу? Брали самую бездельную и вредную селянку, штопали где надо, силикон кой-куда вгоняли и все тип-топ. Поэтому они у нас шелковые, не хотят к твари в зубы.
Рыцарь потрясенно молчал.
- Так что прости, ничего личного! – кузнец #бнул собеседника кулаком по голове. – Бабы не должны знать, что дракона больше нет.
Труп рыцаря бросили на корм свиньям, и в деревне вновь воцарился покой.

© Дмитрий ганДонской

 

[Qok]

Happy Birthday, (c) Мама Стифлера

9.04.2009, четверг, 11:15

«В этот день теплом вашим я согрет, мне сегодня тридцать ле-е-е-ет»©
Ещё б я не вспомнила гимн тридцатилетних. С утра на телефонный звонок поставила. Ха.
Вот и всё. Больше в моём возрасте не будет циферки 2, стоящей в разряде «десятки». Плохо это или хорошо? Скорее, наверное, пох#й. От моего мнения ничего не измениться. Сейчас пойду гулять с собакой, потом буду пылесосить квартиру, потом…
Тесто. Тесто, бл#ть. Тесто надо поставить для пирогов. Сроду не пекла никогда. Опять говно получится, к гадалке не ходи. В прошлом году торт пекла вишнёвый. Пришлось гостям его в темноте жрать. Такой позор при свете не показывают. Всё развалилось. Господи, почему у меня все бабы в семье такие рукодельные, а? И пекут, и шьют, и вяжут сами… А потом приходят ко мне в гости, и хари плющат. Дескать, салаты твои – дрянь, пирог у тебя позорный, и вообще: все люди как люди, а Лидка у нас не пойми в кого такая. Ни торта испечь, ни носков красиво заштопать не может.
Вот эти совдеповские пережитки прошлого меня убивают. Штопанье носков. Творог из прокисшего молока в марлевом мешочке, висящий над раковиной, и сочащийся кислой сывороткой. Кипячение простыней по субботам.
Носки можно выбросить и купить новые. Творог тоже можно купить в магазине. Вместе с отбеливателем «Ваниш». А можно вообще не покупать белое постельное бельё. У меня, например, оно всё чёрное. Готично и практично.
Права родня, права. Все люди как люди, а я как х#й на блюде. И руки у меня растут из жопы.
Сын домой друзей притащил. Хочется послать куда подальше всю эту начальную школу, но почему-то неудобно. Пылесосю, лавируя между Пашей, Кириллом, Андреем, ещё одним Андреем, игрой «Сони Плейстейшн» и собакой.
Убью.
Убью вас всех. И чадо родное не пощажу. Какого вы именного сегодня припёрлись ко мне домой? У-у-у-у-у-у…
«Мне сегодня тридцать ле-е-е-ет!». Телефон разрывается. Пылесос гудит, сука. Дети орут. Ненавижу детей.
Это папа. Смущённо спрашивает, можно ли ему зайти. Впервые за всё утро улыбаюсь. Папа приходит через полчаса. Неловко меня целует куда-то в ухо, дарит цветы и конверт с деньгами. Вечером приходить наотрез отказывается. «Нужна тебе моя рожа на твоём празднике жизни? Это твой день. Пей-гуляй. И назад не оборачивайся»
«Мне сегодня тридцать ле-е-ет!». Это уже мама звонит. «С днём рождения, бла-бла-бла, желаю бла-бла-бла, много не пей, тебе ещё завтра ребёнка в школу провожать»
«Мне сегодня тридцать ле-е-ет!» Номер украинский. Женский голос с акцентом. Это Оля, старая знакомая. «Поздравляю, бла-бла-бла, желаю щастья, в мае приеду в гости»
«Мне сегодня…» Выключаю телефон. Выключаю пылесос. Выключаю мозг.
Стакан сухого мартини, сигарета, и на балкон. На асфальте под балконом вижу корявую надпись «Мама, поздравляю с днём рождения! Андрей».
Улыбаюсь во второй раз. Ишь ты, и ведь молчит, засранец, как ни в чём ни бывало. Ждал, когда я сама увижу. Злость стала проходить. Сигарету затушила, только прикурив.
Снова включаю телефон, не забыв поменять на нём сигнал вызова на какой-то заунывный нокиевский проигрыш. Через минуту телефон зазвонил. Это Настя.
«К тебе придти? Помочь с готовкой? Что принести? Тапочки есть? Свои взять? Я фен тебе купила – тебе же нужен фен? Всё, уже иду»
Да, - отвечаю. Придти. Помочь. Ничего. Тапочек нет. Бери. Фен нужен, спасибо. Жду.
Через три часа придут гости. Салаты не готовы. Тесто не поднимается. На лице остатки вчерашней косметики. Махровый халат и тапочки. Собака не дотерпела до прогулки. Лужа в прихожей. Детские крики «Куда ты жмёшь?! Влево, влево уходи!»
Размытое отражение в зеркале. Размытое и дрожащее.
Мне сегодня тридцать лет…

***

9.04.2004, пятница, 16:42

Волнуюсь-волнуюсь-волнуюсь! Кафе заказано на шесть вечера. Только что позвонил Серёжка, сказал что не придёт. Жена заболела. Олеська смс-ку прислала «Стою в пробке на Садовом. Опоздаю» Ершова с утра уже бухая. Щас кофе пить будет, визин в глаза капать, и просить у меня белый сарафан под свои красные туфли.
Сижу возле большого зеркала, и вижу в отражении как Сёма сосредоточенно укладывает мои волосы в подобие вечерней причёски. По-моему, у неё получается.
В туалете орёт Ершова. Не может открыть дверь, и орёт. Нах#я её вообще надо было запирать? Кому ты тут нужна-то? И чё я там у тебя не видела, даже если и войду? Не поднимаясь со стула, кричу Юльке чтоб повернула ручку двери до упора влево, и потянула на себя. Вопли в туалете утихли.
Звонок в дверь. Кричу Юльке: «Открой, это Машаня пришла!», и тут же морщусь. Сёма воткнула мне в голову пятнадцатую шпильку. Я считала.
«Ну, сестра, с юбилеем тебя» - говорит Машка, и суёт мне в руки коробку, поясняя: «Там фен. Тебе же нужен фен? До двадцати пяти дожила, а приличного фена не имеешь. Радуйся, что у тебя есть такая добрая и заботливая сестра»
Радуюсь. Фена у меня действительно нет. Есть какой-то маленький-страшненький, я им волосы сушу. А вот на такой фен, с какими-то насадками, денег всегда жалко было. Машка у меня молодец.
«Димка твой будет?» - спрашивает.
«Должен» - пожимаю плечами, морщусь, ойкаю. Семнадцатая шпилька. Я считаю. «Они с Ершовским Толясиком вместе должны приехать»
«Цветов, я смотрю, он тебе так и не подарил»
«Ты ж Диму знаешь»
«Лучше б не знала»
Щас Машка сядет на своего любимого конька. В нашей семье всегда актуальны две проблемы: папа-алкоголик, и Лида со своими мужиками.
«Папа тебе звонил сегодня? Поздравлял? Странно. Он с утра уже нажрался. Чё пожелал? Счастья в личной жизни? Правильно пожелал. Хватит уже уродов коллекционировать. С тех пор как от тебя Вовка свалил – у тебя крыша на мужиках поехала.
Сдирай со своего мента подарок поценнее, и в п#зду посылай. Кстати, Ирку вчера встретила, она мне сказала, что твой Дима к ней приставал, и за жопу щипал. Тебе самой-то не противно?»
Началось. Завелась Машаня. Сейчас всех перечислять начнёт.
«Вспомни своего Валю-Глиста. Казалось бы: куда хуже-то? Ан нет. Она мента домой притащила. Я уж и Валю теперь с нежностью вспоминаю. Он хоть цветы тебе дарил каждый день. Хоть и на твои же бабки купленные. Кто у нас следующий? Наркоман? Алкоголик? Гей?»
Двадцатая шпилька. Взрываюсь.
«Сёма, бл#ть! Ну хватит уже шпилек-то! Вторая пачка кончилась. Как я это вечером из башки выдирать буду? Пассатижами?»
«Заткнись. Из твоих трёх волосин ничего путного не получается. Давай ещё три шпильки»
Зря Машка орёт. У меня ещё минимум лет пять в запасе есть, чтоб найти себе нормального мужика. А вот когда я его найду – сроду больше не буду заморачиваться с этими днюхами. Он у меня богатый будет, мужик мой новый. Он ресторан снимет, весь, целиком, сам всех моих друзей пригласит, и даст мне денег на салон красоты. И там не будет Сёмы и двадцати трёх шпилек. И я просто встану утром девятого апреля, и буду полдня валяться в ванной… А потом пойду в салон. И меня там причешут-накрасят. И платье у меня будет красивое. Белое, до пола. Почти как свадебное. Мой мужик мне его подарит, я знаю.
И домой я вернусь пьяная-пьяная. Счастливая-счастливая. С морем цветов, которые привезут на трёх машинах.
Двадцать пять – это только треть всей жизни. Уже на следующий год всё будет по-другому.
Волнуюсь-волнуюсь-волнуюсь…

***

 

[Qok]

9.04.1999, пятница, 12:25

Мне уже двадцать. Только сейчас я, наконец, поняла, что я выросла. Щас смотрю на себя со стороны: ну вот настоящая женщина уже. Умная, опытная. Ребёнка родила. Блин, всё как не со мной было… Помню, когда отмечали моё восемнадцатилетие – мне казалось, что я уже такая взрослая стала. Х#й там было. Сопля зелёная. А вот щас – это да. Муж, семья, сын. Всё как надо.
Готовить научилась. Сегодня ох#ительный торт сама испекла. Шоколадный. Рецепт в книжке прочитала. Там, правда, надо было клюкву клась и какой-то разрыхлитель, но клюквы у меня не было. И разрыхлила я всё руками. По-моему, п#здатый торт получился. Пусть попробуют не сожрать.
Ещё суп варю сама. Даже два. Борщ и рассольник. Правда, редко. Мы с Вовкой моей маме бабло даём, и она сама всё покупает, и готовит. Мне некогда, у меня ребёнок. С ним гулять надо по шесть часов в день. Когда мне готовить?
Народу сегодня придёт куча. Сёма с Гариком, Танька, Маринка с Серёгой, брат из Купавны приехал ещё вчера, с девушкой, сестра из Балашихи сегодня приедет, с детьми и с мужем. Машку не считаем. Она сегодня на концерт «Иванушек» уезжает. Фотик у меня выклянчила. Про#бёт стопудово. Папа будет за неё деньги мне отдавать.
Мама на кухне пашет с утра. Варит-парит. Сказала ей, чтоб она свой говносалат «Мимоза» не делала. Навалит в него консервов рыбных, а я потом костями всегда давлюсь. И ведь на каждый праздник бадью нахерачит всё равно.
А, ещё надо ей сказать, пусть мяса жарит больше. Я ещё Ирку с Наташкой пригласила. И пусть табуретки у соседей возьмёт, а то сажать их всех некуда будет.
Щас тогда пойду с ребёнком пару часов погуляю, а то меня уже тошнит от кухонных запахов, а потом Дюшку спать кину, и к Сёме пойду, причёсываться. Пусть и покрасит меня заодно бесплатно. У меня день рождения. Юбилей. Следующий ещё нескоро. Уж в двадцать пять, конечно, мне Сёмины причёски нах#й нужны не будут. В салон пойду. Вовка, глядишь, к тому времени, разбогатеет. Других вариантов у него нет. Такие жёны на дороге не валяются: умные, красивые, опытные. А не разбогатеет – найду себе другого.
Ещё и выбирать буду.
Такую как я надо заслужить.

***

9.04.1989, воскресенье, 09:57

Ура! Мне уже десять! С семи утра не сплю. Жду подарков.
В девять проснулась мама, зашла в комнату, и сказала: «С днём рождения, дочура» - и куклу подарила. Не совсем такую, как я хотела, но тоже ничего. Главное, волосы у неё длинные, и лицо резиновое. Можно будет её потом подстричь и фломастерами накрасить. Я, конечно, хотела Барби. Но эта Барби очень дорого стоит. Есть ещё куклы типа Барби, только на лицо некрасивые, и я на такую деньги коплю. Она пятьдесят рублей стоит, а у меня уже есть тридцать. Если бабушка сегодня денежку подарит – смогу купить куклу Wendy. Не знаю как это по русски. Шенду? Тупое имя. Американское. Она, конечно, не очень красивая, и волосы у неё рыжие и короткие, зато у неё как у настоящей девушки есть грудь. Хочется потрогать – какая она? У соседки Даши есть такая кукла. Только у неё Синди настоящая. Потрогать мне её не дают. Так, показали только. Мне завидно.
А папа подарил мне электрическое пианино. Называется «Маэстро». Фигня на две октавы. На таком ничего не сыграешь. Я потом этот Маэстро Машке отдам. У Ирки такой есть, я с ним уже наигралась. Там смешно было, когда в нём батарейки сели, и это пианино пердеть начало! Нажимаешь на клавиши, а оттуда так «Пфррррррррр»
Мы с Иркой всем мальчишкам из нашего класса по телефону звонили, и пердели им в трубку Маэстрой. Кузнецов, придурок, трубку минут десять не клал. Мы так ржали! Наверное, ему понравилось.
А ещё мне мама разрешила проколоть уши. Она давно говорила: «Вот десять лет тебе будет – разрешу». Может, мне даже золотые серёжки с красным камушком подарят.
Сегодня ко мне придут подружки из нашего класса, и даже Вика придёт Астраханцева. Она у нас отличница, и ко всем подряд на день рождения не приходит. А ко мне придёт, сказала. Мама купила много бутылочек газировки «Тархун», «Лесная ягода» и «Дюшес». Я ещё хотела торт шоколадный, но мама купила какой-то ореховый. Я такой не ем. К нам должна придти мамина подружка с дочкой Аллочкой, а у Аллочки диатез от шоколада. Так что из-за неё я осталась без торта. Надо бы самой научиться такой торт печь. Я у бабушки поспрашиваю что для этого нужно. Бабуля у меня хорошо готовит: пирожки печёт, варенье сама делает клубничное, даже кисель варить умеет.
Я тоже научусь так готовить. У нас в семье все хорошо готовят: и мама, и бабушка, и сёстры старшие. И я научусь. И даже ещё лучше их готовить буду.
И потом всегда сама буду печь шоколадные торты на свой день рождения.
А Аллочку больше не позову никогда.

***
9.04.1979, понедельник, 14:38

- О, пришёл, пришёл!
- Ну, ты мужик…
- Слава, брат, дай руку пожму!
- Молоток!
- Поздравляю, Славик. Ювелир!
- Прям как по заказу! У меня, вон, двое пацанов растут, нам невеста нужна! Дай, обниму!
- Четыре восемьсот?! Ну, молодец Танюха! Вот это девка!
- На кого похожа-то?
- Назвали-то как? Юлькой? Лидой? А чо так?
- Спасибо… Спасибо, Шурик… О, Ваня! Спасибо, Вань. Вон мой стакан… Да лей, лей, сегодня не работаем… Ну, за Лидию Вячеславовну!
- За Лиду!
- За новорожденную!
- Здоровья!
- Терпения родителям!
- Чтоб выросла хорошим человеком, Слава. Это ж главное, Слава!
- Папина радость…
- До дна!
- До дна!!
- До дна!!!!

© Мама Стифлера

 

[Qok]

Лена вышла из ванной в чем мать родила и сразу схватила мобильник. Гена еще не звонил.
- Вот жеш сука! – вслух подумала Лена и пошла в туалет.
И когда он собирается позвонить?
Она здесь одна на даче в окружении насекомых и сумасшедших, а он имеет наглость не звонить!
Сегодня она проснулась рано, потому что местный юродивый Колька пялился на ее обнаженную грудь через окно и похабно пускал слюну. Лена заорала и Колька стремглав припустил к забору, роняя свои вечные слюни.
Лена пыталась пописать, но не получалось, она уже и живот напрягала и думала о воде, но не шло, как отрезало! А самое смешное, что желание поссать никуда не исчезло! И в этот напряженный момент зазвонил телефон. От неожиданности, Лена выпустила его из рук и он примяком полетел в унитаз.
Лена вскочила как ошпаренная, встала на колени и запустила правую руку в холодные воды толчка. Еще немного усилий и она нашарила мобильник!
Но вот только руку вытащить назад не удалось.
Лена дергала ее и только делала себе больно. Лоб ее покрылся испариной, ее хрупкое тельце била крупная дрожь. Так попасть! По глупости, по тупой глупости, ну какого хера она полезла в этот чертов толчок!
Лена принялась орать и звать на помощь, она визжала так, как будто она не пленница унитаза, а жертва сомалийских пиратов.
Через пять минут Лена перестала орать и стала думать. А что будет, когда ее найдут голую в туалете, стоящую раком и всю такую беспомощную? Этож, бл#дь, позор на весь мир! Лучше умереть в обнимку с унитазом, чем ловить полные похоти и сарказма взгляды спасителей.
Лена рассудила так – Гена знает что она на даче и непременно приедет, так как на звонок она не ответила. Лучше устроиться поудобнее и ждать этого момента встречи. Уж лучше любимый увидит ее такой, чем чужие, незнакомые люди.
Лена сделала дыхательную гимнастику, как учила ее подруга Света, и прислонившись к стене приготовилась ждать своего рыцаря на белом коне или точнее на синей «мазде три»
Рыцарь, однако, что-то не ехал и не ехал. Лена занервничала. Тело ее уже изрядно онемело, а рука, как ей казалось, уже напиталась водой и разбухла еще больше.
Лене виделись ужасные картины, как ей отрезают руку и при этом смеются грубые лысые врачи в синих халатах как у трудовика, который склонил ее, неопытную одиннадцатиклассницу, к сексу в школе. Она вспомнила как он #бал ее на верстаке, покрытым опилками и металлической стружкой и как больно эти отходы врезались в ее упругую попку. Трудовик стонал как раненый лось, а она в порыве страсти сорвала с него беретку и кричала что-то по-французски. Трудовик напоследок ловко заправил ей свой громадный х#й в рот и заставил ее глотать его горячую сперму, а потом еще и высасывать остатки. Затейник был изрядный, этот скромный работник школы.
Лена очнулась от воспоминаний, когда услышала скрип открываемой двери.
- Гена!!!!! – истошно заорала она, - иди сюда!
И шаги стали приближаться.
- Ну чо ты так медленно! Давай, немедленно освободи меня, мне плохо!
Лена крутанула головой и обомлела. Прямо за ней стоял Колька-имбицил и улыбался.
- Гыым, - сказал Колька и уперся взглядом в ее промежность.
Лена от возмущения хотела заорать еще пуще прежнего, но потом подумала и сказала:
- Коленька, милый, помоги тете Лене выбраться из туалета, а тетя Лена купит тебе конфет.
Коленька при слове «конфет» улыбнулся еще шире и замотал головой. Но потом снял портки, обнажив гигантский, так показалось Лене, стоящий, как рука у Ленина, Х#Й.
Лена потеряла дар речи. Таких членов она не видала в жизни. По привычке ее влагалище увлажнилось, а Коленька не теряя времени даром, встал на колени и заправил свой агрегат в Лену.
Как же она орала! Орала и извивалась при каждой фрикции. Ей казалось, что ее протыкают бревном! Но природа брала свое, оргазм следовал за оргазмом, а ее ноги давно скрючились от постоянных судорог.
Коленька был мастером по#баться. Он дрючил хрупкое создание вот уже третий час подряд и не собирался снижать темпов. Когда через час его силы угасли, он довольно хрюкнул и, одев портки, пошел по своим юродивым делам.

Они выпили и Иван Сергеевич сказал сыну:
- А знаешь сынок, какое интересное дело произошло в нашем поселке, ужас просто!
- Расскажи пап! – Витек хрустнул огурцом и налил еще по одной.
- Вчера участковый приходил, вот он то и рассказал. Помнишь соседей наших, Захара Петровича и дочку его Лену?
- конечно помню, красивая такая девочка.
- Так вот сынок померла она.
- Врешь! – Витек махнул разом стопку и зажевал зеленым лучком.
- Я тебе говорю, Петрович врать не станет, - авторитетно сказал Иван Сергеевич и махнул рюмку, поморщился, занюхал тонким ломтиком сервелата и потом съел его.
- Так вот, короче, нашли ее голой в туалете, правая рука застряла в намертво в толчке. Умерла она от голода, мучительной смертью. А пока она там в капкане сидела, ее каждый день Колька наш юродивый навещал ну и сам понимаешь чего с ней проделывал.
В этот момент Иван Сергеевич покраснел, так как был человек интеллигентный и глазами уставился в потолок.
- Ну, дает сучонок! – воскликнул Витек и налил еще по одной, - вот тебе и дурачок! Телку насмерть затрахал и главное не посадят ведь!
- Это точно сынок, чего его сажать, он же не со зла, не знал он что ее кормить надо.
- Зато трахнуть не забывал! – заржал в голос Витек, чем еще больше смутил отца.
Они выпили, закусили.
И тут Иван Сергеевич хлопнул себя по лбу, будто бы пытаясь пригвоздить интересную мысль.
- Забыл! – возбужденно кричал он, - Забыл!! Самое главное забыл! Она же спастись могла!
- Кто? – пьяным голосом сказал Витек, отправляя шпротину рукой в рот.
- Да Лена с дачи, могла ведь спастись, если бы мобильник отпустила!
- Это п#здетц! – резюмировал Витек и приложился к водке прямо из горла.

© norpo

 

[Qok]

Зубы, Автор: Сантехник Иоганн

Кароче, бл#ть, зафтра (а для вас уже сегодня) у меня днюха. И вот какая по этому поводу блестящая залупа - на зафтра у меня назначен прием к зуботологу. И это означает, что где-то до 11-ти часов утра мне пить будет категоричецки нельзя. В этом-то, сопсна, и заключается вся сущность выкатившейся залупы и глубочайшей, бл#ть, трогедеи. А вот до самОй процедуры зубовыколупывания и дреллирования десен мне абсолютно пох#й (чем не каждый падонакъ может похвастацца, пральна я говорю, трусишка? гыгы). И поэтому сегодня я хочу поделицца с вами причиной своего опрометчивого пох#я.

Ну, для начала, расскажу вам, почему периодические выкидыши зубов для меня являются, в целом, позитивными воспоминаниями.

Тогда мне было года четыре, и как любой, уважающий себя пузатенький п#зденыш, я аццке тусил в децком саду. Забирала меня практически всегда бабулька (она у меня, кстати, тоже п#зденыш ещо тот, но о ней как-нить в другой раз). Ну и в этот вечер она чо-та припоздала с работы, а когда она задерживалась, то всегда, хитрюга, выделывала какой-нить отвлекающий фортель, типа покупки сладкого ништяка.

Сижу я, вощим, жду, из козюлек фигурки ваяю. Воспиталка ко мне подкатывает, типа: "Димачька, пошли ко мне домой, поздно уже, наверное за тобой уже не придут". Залупу тебе в позолоченной оправе! Я, по-ходу, уже тогда на подсознательном уровне подозревал о педофилах. Ребенком я был интеллегентным, поэтому послать ее нах#й было бы сразу минус стопицот в карму. В этой связи, я придумал другие отмазки, в обход своей совести - "идифпезду", "отъ#бись" и "за#баланахъ". Ещо и уборщица на меня чо та каг-та подозрительно пялилась, полы, бл#ть, моет и позы всякие похотливые своей скрипящей комплекцией выделывает. Вощим, ужосбл#дь и рассадник педофилии.

И тут, смотрю - бабулька моя в дверях стоит, улыбаецца, в руках - шоколадка (шарит, х#ле). Ну, думаю, за#бок: васпиталке с уборщицей не дался, домой заберут, так ещо и шоколадку захомячу вкусняцкую, ога. И, кароче, к бабуле стартанул, как сука неуловимый Джо...

Тут надо сделать небольшое лирическое отступление. Сексуально неудовлетворенная женщина, будь то воспиталка или уборщица - п#здецкакая страшная х#евина. Если ты осмелился ей отказать, месть не заставит себя долго ждать.

Вощим, летю я к бабке, сопла раскаленные, все четыре двигателя в режиме первобытного форсажа, и смарю, чо-та меня закидало как-то из стороны в сторону. Неадекватный такой х#ячу, пританцовываю на все туловище и понимаю - сукобл#дцкая уборщица учинила акт возмездия - полы мокрые штоп#сдец, на пути к вожделенной шоколадке - ведро с водой железное стоит, сука. Я уже #бальник в предвкушении распахнул, но, видимо, не суждено них#я...

Судьба-злодейка раскинула карты так, што я со всего монструозного разгона у#бываюсь разгерметизированной кабиной прямо об ободок ведра - нна нах#й! - и Димачка в позе раскумаренного эмбриона расстелился на полу и пережовывает металл. Шоковое состояние, филасофские мысли о смерти и сущности бытия, бл#ть, о предназначении человека - фсякую такуя эзотерическую поиботу я выхватывал из толщи мироздания, особо не напрягаясь.

Домой я плыл в состоянии легкой прострации - х#ле, 7 зубов в ведре оставил. Зато мне бабка, со страху-то, шоколадок напокупала - оя#бал. Поэтому я особо не порожняковался и умиротворенно месил сиротливыми деснами дармовые ништяки.

Но это все присказка. Скаска началась, когда выяснилось, что вместе с теми семью зубами я про#бал ещо и осколок клыка, нах (это сверху такие, как у вомпиров, две штуки, бесп#сды). И вот, значит, этот осколок мне надо вырвать нах#й. Вырвать так вырвать - поп#здячили мы с бабуськой в столоматологею.

А там таких как я, пострадальцев - как в п#зде нервных окончаний. Сидят все с мамками да бабками и дрищут в предвкушении. А из кабинета еще такие леденящие яйца звуки, как-будто там казанову кастрируют. Ну, а мне чо-та и не страшно них#я, хотя, после лобового столкновения с ведром, я стал бояцца только зубной щотки, мущщины в чорном плаще и слова "катапульта", х#йзнаит, пачиму.

Сижу такой, башкой мотаю, на плакаты палю. За#бался уже ждать. Смотрю, из кабинета такая х#ибола вылазит - пол-#блища в лохмотья, орет чо-та на иврите, штаны обосранные. За ним мамаша идет и журит ево слехка:

- Ты, бл#, #банат рахитный, нах#я ты в креслице скворешней мотал как у Айрон Мэйдан на концерте, дебил бл#дь? Бормашына - это не игрушки них#я! Вот и дошатался... Побежали к херургу, лецо зашивать, горе ты мое луковое...

Ну тут мои братья по несчастью аканчатильна скисли нах#й и решительно отказывались заходить к извергу в кабинет. Я пошлепал вне очереди.

Захожу - доктор мне улыбаецца, типа, какой пох#истический мальчег, спокойный, садись в кресло. Я сажусь и так выразительно ему в #бало гляжу, передаю бл#ть мета-сообщение, мол, есле чо не так сделаешь, я тебе этой бормашыной татуировку на глазном яблоке за#бошу, ога.

Оказалось все проще - он вколол мне какую-то мощную дурь в десну, пару раз рванул щепцаме - и делов-то. Не больно совсем, только кровищи хлынуло как из свиньи, фонтаном, нах. Врачъ мне ваточку всучил, прижми, грит, и п#здуй, хороший мальчег.

Ну я бл# герой, бесп#сды, импозантно так из кабинета вываливаюсь, кровища по подбородку хлещет, а мне пох#й - ферзь, йобана! Улыбаюсь гордо и мимо челяди манерным таким походнячком, подчеркнуто молча дефилирую. Тут меня родительницы детишек давай нахваливать, типа: "гришенька, вот смотри, мальчик какой храбрый, все #бло в эритроцитах - а как держицца!". И пешки все на меня восхищенно лупят...

Ну я и из кабинета-то козырем выкатился, а уж совершив такой фурор вапще веером флэш-рояля растопырился, шаг замедлил элегантно бл#. Бабулька у меня тож за мной идет, гордица шоп#здец. Правда, виду особо не подает, матерая, х#ле, но опытный чувак сразу бы у нее неслабую руку почувствовал - на фул-хаус она наулыбала, бесп#сды.

Я бл# волну такую них#евую поймал, кровь ваще утирать перестал и давай по-очереди каждому ссыкуну малолетнему в глаза заглядывать. Не, ну бл# прикиньте, такая ах#ефшая кровавая рожа на тебя скалица беззубо и подмигивает, нахъ? Вот и я о том же...

Маленький Валера словил первый в жизни инсульт и окуклился у мамы на груди; Машенька на нервной почве стала п#здой кашлять; мальчик Гриша банально обосрался и залип нах#й. Возле девочки Гали я не удержался и, поднеся #бало вплотную к бедняжке и брызгая кровью, прохрипел: "бууууублиааа..."

Эффект превзошел все мои ожидания - испытуемая нервно икнула, сложилась внутрь кресла (знаете, в больницах такие, с незафиксированным седлом) и стала звать какую-та "шушуку", нах.

Дальше пошли дети постарше, и кровью их было запугать сложнее. Но я напрасно переживал - их жутко ужаснуло другое - то, што, имея такую несовместимую с жизнью травму, я все же улыбался и радовался, бл#дь, новому дню! "Них#ясибе!" - вероятно, думали они. - "А пацаненок-то от болевого шока на голову йобнулся... Жысткачъ!"

Кароче, шороху в отделении я навел канкретно нех#йского, и успокоился только тогда, когда все ребятишки в той или иной мере были эмоционально сломлены и физически повержены нах#й...

Уходя, я всеми фибрами своей гацкой души чувствовал, что за моей спиной тиранит ужос и п#здос, а #бучий запах больничного эфира смешивается с густым ароматом децкава гамна. Аминь, бл#дь.

© Сантехник Иоганн

 

[SтилягА]

Аминь, бл#дь.

Зачод)))))

 

[SтилягА]

час с лишним читал)))) чуть не помер нах атсмеха)))

 

[Qok]

Прикосновение

Торговец не должен быть наркоманом.
Это элементарное правило жизни в Южном Бронксе усваивали еще в том возрасте, когда в более благополучных районах учат первые буквы и цифры. Здесь же жизнь требовала изучать сначала другие науки.
Если слышишь визг тормозов, ругань и щелканье затворов – падай на землю и не поднимай головы, иначе станешь очередной короткой строчкой в сводках о жертвах криминальных уличных разборок.
Если слышишь вой полицейских сирен – прячься в самую глубокую нору и не высовывайся, пока облава не закончится, а не то будешь отсиживать в тюрьме чужие срока.
И если хочешь торговать наркотиками и оставаться живым – не уподобляйся своим клиентам. Товар это только товар.
Впрочем, всему можно найти оправдание. Любой наркоман найдет миллион причин, по которым он не может «завязать», и даже не просто «завязать», а не принять «дозу» в «самый последний раз».
Так и Джек Бернс, наркодилер среднего масштаба, нашел для себя свое, фирменное оправдание. Он стремился всегда быть на шаг впереди остальных, первым выбрасывать на рынок новые разновидности смертельного зелья, которые разрабатывались в сверхсовременных лабораториях по всему миру.
Но всему есть свой предел. Однажды Бернс заметил, что его изможденный запредельными наслаждениями организм перестал воспринимать наркотики. С одной стороны это было хорошо – он почти избавился от зависимости и дела его пошли лучше. Но с другой – он помнил свои бывшие ощущения и мечтал их вернуть, и в этих поисках проводил все свое свободное время, тратил все заработанное и отдавал последние силы.
Вернувшись из очередного бесплодного путешествия по притонам Сингапура и Бангкока, он обнаружил в своем почтовом ящике открытку. Это был знак. В его бизнесе только самоубийцы могли пользоваться телефонами, как городскими, так и мобильными.
Встретившись в условленном месте с одним из своих знакомых «пушеров» - толкачей товара, он получил заказ на доставку небольшой партии какого-то неизвестного наркотика по своим каналам из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Заказчиком был неизвестный ему отряд Триады – китайской мафии.
- Почему они не доставят его сами? – спросил он у пушера.
- Ценность товара слишком велика, - ответил тот. – Не знаю, что это, но готовы принять любые меры и платить любые деньги за его сохранность.
- И что это за товар?
- Они называют его «прикосновение Будды». Он изготовлен в тибетских монастырях. В Китае тех, кто знает секрет его приготовления, расстреливают без суда.
Бернс кивнул. С радикальными, но все же малоэффективными средствами борьбы с наркоманией в Китае он был хорошо знаком.
- Я могу назвать свою цену. – проговорил он после некоторого раздумья. – Одна доза этой тибетской дряни. Ты же знаешь, я своего рода гурман и коллекционер, а с недавнего времени меня очень трудно удивить чем-то в этой области. Но я надеюсь, что эти тибетские монахи не подкачают…

Этот разговор произошел неделю назад. А сейчас он сидел в своей нью-йоркской квартире, зачарованно рассматривая темно-зеленый шарик, мягкий и липкий, как смола, лежащий на его ладони. Триада согласилась на предложенные им условия, хотя и постаралась напугать. Передавая Бернсу это вещество, их штатный колдун наплел ему сказок про то, что «прикосновение» дает почувствовать то, что чувствует человек, ставший Буддой, про то, как десять тибетских монахов, принявших «прикосновение», обороняли свой монастырь от трех тысяч воинов Чингиз-Хана, и о том, что бойцы Триады, попробовавшие его, уже не боятся смерти, потому что ничего лучшего в жизни им все равно не испытать.
- На сколько мне этого хватит? – спросил Бернс, принимая шарик, завернутый в золотую фольгу из рук колдуна.
- На всю жизнь. – ответил тот, и по его бесстрастной физиономии нельзя было понять, что он имеет в виду.

Бернс задумчиво вертел шарик в руках. Что имел в виду колдун? Может быть это вещество смертельно? Но любопытство победило страх.
Он откинулся в своем кресле, левой рукой осторожно держа свое сокровище, а правой нащупывая шприц с универсальным сорбентом, на случай, если наркотик подействует не так, как нужно.
Наконец, решившись, он поднес шарик ко рту, и коснулся его языком. Замерев, он стал ожидать действия. Любое вещество должно разойтись по организму. Лучше всего для этого подходит венная инъекция, но, конечно, древним тибетским монахам она была незнакома.
Размышляя об этом, он слегка пошевелился в кресле, и тут же понял, что тибетский «товар» действует. Внезапно он ощутил каждую клетку своей кожи, каждую нитку одежды и обивки кресла. Казалось, тело его лишилось кожи, и обнаженные нервы каждым нейроном воспринимали миллиарды запахов, звуков и прикосновений, составляющих окружавший мир.
Когда прошел первый шок, и он освоился с новыми ощущениями, Бернс решил встать на ноги. Но ему показалось что он не встал, а взлетел. Он чувствовал себя Богом. Это действительно было прикосновение Будды, делающее человек равным небожителям.
Какое-то новое чувство, невероятно прекрасное, пронзило его. Это было самое лучшее из ощущений, которые ему доводилось испытывать за свою долгую, наполненную наслаждениями жизнь. Это было несравнимо ни с чем.
В растерянности он оглядел себя и увидел то, что вызвало это ощущение. Вставая, он оперся рукой о кресло, забыв, что еще держит в ней шприц с сорбентом.
Теперь игла шприца вонзилась ему в ладонь. Глядя, как она покачивается, вызывая в нем новые волны экстаза, он понял, что чем сильнее внешнее воздействие, тем большее наслаждение он будет испытывать.
Он надавил на иглу, с удивлением наблюдая, как она пронзает ткани руки и выходит с тыльной стороны ладони. Наслаждение почти затуманило его сознание.
Зачем такое вещество нужно было этим тибетским аскетам? – промелькнула мысль в его мозгу. – Наверное, они испытывали себя.
Выдернув иглу из ладони, он на секунду задумался, а затем вогнал ее под ноготь указательного пальца.
Ноги его подкосились, он рухнул в кресло. Горячий пот застилал глаза, в брюках стало тепло и влажно от извергшегося семени.
Нет, он не тибетский монах. Испытания наслаждением ему не выдержать, но он и не хотел его выдерживать. Он нашел то, что искал столько лет и отказываться от этого не собирался, чего бы это ему не стоило. Он хотел дойти до вершин наслаждения.
Потянув иглу вверх, он стал поднимать ноготь, как капот игрушечного автомобиля. Ткани рвались с трудом, полилась кровь, но это лишь подстегивало его.
Внезапно игла сломалась со звуком, оказавшимся ему оглушительным треском. В растерянности он замер в кресле, но затем поднялся и с трудом двинулся на кухню.
Кухонный нож, блестящий и отточенный, сулил ему новые наслаждения. Он вонзил его глубоко в предплечье и повел вниз, наблюдая, как раскрываются ткани, как мякоть экзотического фрукта, брызжущая ярко-красным соком.
Быстро перехватив нож, он положил израненную левую руку на доску для рубки мяса, прижал мизинец ножом и резко надавил. Тонкая кость хрустнула, палец отлетел в сторону, а новая волна наслаждения снова сбила его с ног.
Шатаясь от измождения, он поднялся только через несколько минут. Взгляд его упал на электроплиту, и новая идея осенила гурмана.
Включив плиту, он положил ладонь на конфорку, и уже через полминуты волны теплого экстаза хлынули по его телу.
Здоровой рукой он стал поливать руку маслом, ощущая восхитительный аромат жареного мяса. Кожа пошла пузырями, затем начала облезать, ткани руки приобрели сначала багровый, затем коричневый цвет. Поняв, что блюдо готово, Бернс с наслаждением отхватил огромный кусок, мяса, и захлебываясь слюной, принялся жевать его.
Очередной приступ упоения снова свалил его с ног, и он потерял сознание.
Очнувшись примерно через полчаса в луже крови, с одной рукой, превратившейся в изжаренный огрызок, он испугался. Испугался, что его тело не выдержит запредельных ощущений до того, как он достигнет вершин наслаждения. То, что он не остановится, пока жизнь в нем не угаснет, он знал, но это его не пугало. Теперь он понял смысл фразы китайского мага о том, что дозы «прикосновения» ему хватит на всю жизнь, но ему уже был наплевать.
Поскальзываясь в собственной крови, он поднялся на ноги и направился к стенке с инструментами. Он долго рылся в ней, с ужасом чувствуя, что силы покидают его тело. Работать одной рукой было очен6ь неудобно, но это было единственным дискомфортом, ощущаемым Бернсом от потери конечности.
Наконец он нашел то, что искал. Мощная ножовка с новым полотном, способным распиливать и дерево, и металл, и кость…
Кость – это то, что ему предстояло распиливать. Поднеся ножовку ко лбу, он принялся работать. Кровь быстро залила ему глаза, и пришлось лечь на пол, чтобы она стекала мимо глаз.
Волны эйфории и экстаза накатывались на него, парализуя и мешая работать, но страх, что он может не успеть, быстро отрезвлял его, и он принимался за дело с новыми силами.
Наконец, закончив, он попытался подняться, но смог встать только на колени. Огромная лужа крови залила почти всю комнату, и Бернс, быстро слабея, понял, что ему остаются считанные секунды.
Но страх уже прошел. Он улыбался. Не каждому удается достичь в своей жизни наивысших целей, поставленных перед собой. Ему это удалось. Вцепившись уцелевшей рукой в слипшиеся от крови волосы, он сорвал крышку черепа. Тело уже отказывалось служить ему, но он успел почувствовать вершину наслаждения, сжав дрожащими пальцами свой кипящий от возбуждения мозг…

© Moroz2000

 

[Qok]

Переговоры о перекачке выделенных на финансирование детских домов двухсот миллионов евро в оффшор были закончены.
- Довели страну! – Шайкин намазал на хлеб масло. – Воруют!!! – он покрыл масло антрацитово блестящей чёрной икрой. – Вот раньше было: украл – к стенке! Порядок был! Эх, Сталина на вас нет!!!
Собеседник помалкивал.
- Сам посуди, - продолжал Шайкин – Раньше мы как жили? Брали, но с опаской! А сейчас? Открыто, мохнатой лапой!
Шайкин, когда-то зав. Отделом УД ЦК КПСС, а нынче банкир, выдвигаемый от КПРФ в депутаты ГД загрустил:
- Скучно жить! Тоскааааа….
- Девочки? – предложил сотрапезник.
- Ну их! – Шайкин поморщился, вспомнив попытку совокупления с секретаршей, закончившуюся фиаско, ибо его орган находился в том состоянии, которое описал один старец: «Мёртвый орёл из гнезда не вылетит!»
- А театр? – с тонкой иронией спросил собеседник.
- Нах#й!
- А за бугор?
- На-до-е-ло!!! В Таиланде был – трипак намотал! В Китае побывал - сушёный тигриный х#й привёз, а толку… - Шайкин сделал страдальческое #бальце - Всё остоп#здело!
-Экстрима захотелось?
- Именно! НО! Никакой охоты! Парашюты – в п#зду! С попытками заняться парашютным спортом, пришлось завязать, поскольку при первом же прыжке от просто-напросто обосрался. - Но нужен а-дре-на-лин!!!
-Это можно…
* * *
…Шайкин открыл глаза и увидел пол.
- Очухался, гнида! – раздался голос – А ну, вставай! Вставай, контра! – блеснуло голенище сапога и мысок его впился в бок Шайкина.
Шайкин взвыл, перекатился на живот, охая, залез на стул. В лицо ему упёрся яркий свет лампы.
- Повторяю, - раздался голос – С какой целью вы вступили в антисоветскую организацию с целью занятием шпионажем в пользу Гондураса?
Шайкин разглядел этого человека. Мужчина, не старый,, одет в гимнастёрку, на воротнике - прямоугольники.
«Где я?» - пронеслось в его голове. Вторая мысль: «Меня, уважаемого человека!??»
- Вы что себе позволяете? Да я… - его речь оборвала оплеуха.
- Ты что, контра, в молчанку играть вздумал?! На тебе! – удары посыпались по всему телу. – Готовил покушение на товарища Сталина, мразь?!
- Нееееее…. – заблеял Шайкин – Я товарища Сталина… Адвоката! – внезапно завизжал он. - Падву!!! Дреля!!!
- Какую тебе ещё «падлу»? Будет тебе и «дрель»! В жопу! – рявкнул кучерявый.
«Попал!» – вдруг осенило Шайкина. Он оказался в тех самых тридцатых годах. «Меня арестовали? Господи, не может быть!?» Отворилась дверь, и в кабинет вошёл другой незнакомец, на его петлицах были уже ромбы.
Кучерявый вскочил со стула и доложил:
- Товарищ старший майор, лейтенант Шевелёв, допрашиваю обвиняемого в …
- Сидите! – оборвал вошедший - Раскаивается?
- Никак нет!
- Тогда на «общак» его!
* * *
Шайкин оказался в камере. Воняло табаком, немытыми телами, преобладали фекальные ароматы.
- Пополнение! – буркнул конвоир.
В находилось человек пятнадцать.
Напротив от входа сидел амбал, весь синий от татуировок.
- Ну что, контрик, влип?
- Да я ничего.. – пролепетал Шайкин.
- Таааааак… Значит, ты против Советской власти попёр? Против любимого товарища Сталина?! – А ну, Кирпатый, на атас, а мы тут побакланим! Будет базар у нас?
- К-какой базар? - прошелестел Шайкин.
- Тааааааак, ладно! Гундос, Керя!
На шею Шайкина накинули полотенце, кто-то стащил с него брюки... Задыхаясь, уходящим сознанием он почувствовал раздирающую боль в заднице…
* * *
- Шайкин, вставай! – рявкнул голос.
- Господин Шайкин, вставайте! – уже голос горничной.
- Шо… Со… Мной… ? – просипел Шайкин. В анусе ощущалось жжение.
– Вчера принесли вас… Никакого…
«Сон!» - пронеслось в голове у Шайкина.
Жжение в анусе не проходило. Шайкин пустил на разведку правую руку. Туда же проследовала левая рука. Сомнений быть не могло. В заднем проходе торчал фаллоимитатор жены.
- Ну, Жанка! Убью нах#й!»
- А… где… жена? – выдавил из себя он.
- Супруга ваша уехала, вот, - горничная протянула листок, и он прочёл:
«Ты мудак! Я ухожу! Свою долю забрала. Жанна.
P,S. Иди на х#й!!!»
- Сукаааааааааа! – издал крик раненого элефанта Шайкин – ****ина!
«Но ещё не всё потеряно!» - подумал Шайкин. Деньги были притырены в оффшоре. Он взял «трубу», набрал номер.
- Здравствуйте, Михаил Леонидович! – зачирикала секретарша.
- Перевод сделали? – хрипло спросил он.
- Да, конечно! Все деньги переведены на расчётные счета объектов социального обеспечения…
-Чтоооооооооо????
- Вчера вы позвонили и распорядились осуществить эти операции немедленно!
«П#здец!» - застучало у него в висках.
Так хуёво ему еще не было. Он с ненавистью уставился на портрет Сталина. Глаза его налились кровью, он схватил пепельницу и с криком:
- У, ссссука усссссатая!!!! - х#йнул её в портрет вождя.

 

[Qok]

Путешествие гонококков

Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, коротали своё жалкое, но гордое существование во влагалище сорокапятилетней библиотекарши Евдокии Семёновны. Это ветхое, но уютное жилище было заселено нашим семейством с незапамятных времён, когда прапрадед наш Архип отправился в экспедицию с мочеиспускательного канала любвеобильного, но крайне неразборчивого в половых связях, студента педагогического факультета Вадима. Именно эта самая неразборчивость, а также ужасающая степень алкогольного опьянения позволили ненасытному до баб студенту рискнуть оседлать Евдокию Семёновну. А ведь она уже тогда, в свои семнадцать, была стопроцентной, железобетонной, пуленепробиваемой библиотекаршей. С тех пор такого же смелого человека, как Вадим, на жизненном пути Евдокии Семёновны не попадалось, отчего страдала не только она, но и мы с Пашкой, два потомственных гонококка в её влагалище. Мы мечтали о путешествиях.
Несмотря на близящуюся полночь, снаружи шумела музыка. Евдокию Семёновну пригласили на корпоратив. Да, распивание тремя дамами неопределённого возраста пузыря водки на кухне старшей сотрудницы библиотеки под хрипение радиоприёмника величалось гордым названием «корпоратив». Врождённая интеллигентность собравшихся дам привела к тому, что после распития половины бутылки они дружно мычали «Ой мороз, мороз», а приговорив пузырь до конца, все втроём уже были нажраны в сиську. Евдокия Семёновна, конечно, отстояла свою очередь в туалет проблеваться и рубанулась спать прямо в коридоре с напяленным одним сапогом.

Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, проснулись оттого, что кто-то трахал Евдокию Семёновну! Может быть, муж старшей сотрудницы библиотеки в темноте перепутал дырки, а может Евдокия Семёновна по дороге домой навернулась дрыхнуть и сейчас её чпокает проходивший мимо бомж? В общем, размышлять времени не было. Мы с Пашкой мигом собрали вещички, попрощались с родственниками и двинулись в дорогу. Наконец-то! Настоящее путешествие, о котором мы столько мечтали! Интересно, к кому нас закинет судьба?
Судьба распорядилась неблагосклонно к начинающим пилигримам. Евдокия Семёновна, удовлетворённо хрюкнув, достала из влагалища большой розовый силиконовый член, верхом на котором сидели мы с Пашкой, и спрятала его в тумбочку для обуви, которая стояла всё в том же коридоре старшей сотрудницы библиотеки. Раздались торопливые удаляющиеся шаги, хлопнула дверь, из-за которой вскоре донеслось: «Ох#еть! Надо такой же купить».
Холодно, сухо и жрать охота. Да уж, на самотыке вам не то, что дома. Там и тепло, и влажно и еды хватает. Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, подыхали на розовой резиновой хреновине, проклиная свою недальновидность. Жить нам оставалось не больше трёх часов. Нас поджидала самая позорная смерть для любой инфекции, передающейся половым путём!

Мы уже почти отчаялись, как вдруг нас вместе с ненавистным фалоиммитатором начали куда-то пихать. Долго думать не пришлось, и мы радостно десантировались. Каково же было наше удивление, когда мы не обнаружили вокруг привычных стен! Да, стены были другими, необычными, и запах странноватый. Ба, да это жопа, братишка! Ну, них#ясебе, Америку открыли, Колумбы херовы! Уж лучше было позорно сдохнуть на самотыке, потому что жить в жопе – вааще паливо! Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, жутко страдали оттого, что не можем, как японские самураи, сделать себе харакири. И кто вообще догадался засунуть искуственный х#й себе в задницу? Кто в семье старшей сотрудницы библиотеки пидорас, с нереализованным потенциалом?

Жизнь в жопе длилась долго. Туда частенько наведывался наш знакомый розовый пенис, но мы с Пашкой были настороже. Пару раз в гости залезали чьи-то настоящие х#и, но все в гондонах, поэтому мы, наученные горьким опытом знакомства с резиной, ждали своего настоящего шанса. И он, наконец, появился! Да, живая, человеческая шняга без скафандра! Нет, на этот раз мы с Пашкой, два не только потомственных, но ещё и опытных гонококка, решили не торопиться с очередным турне. Сперва мы со всех сторон осмотрели х#й, а уже затем, убедившись в его натуральности и отсутствии всяческих подъ#бок, спокойно переселились.

Местечко оказалось ох#енным. Лас Вегас по нашим микроскопическим понятиям. Кого там только не было! И гонококки, такие же, как мы с Пашкой, и нейссерии, и гарденеллы, и микоплазмы, и легионеллы. Даже пару сифилоидных бледных трепонем проскочили. Мы ходили и осматривали всё вокруг, раскрыв рты, как крестьяне в ГУМе. Снаружи донеслась фраза: «Вадим, пошли поп#здим». Ничего себе, да это, скорее всего, тот самый, легендарный Вадим, от которого начался наш род! Вот это гордость, вот это удача после стольких лишений и издевательств!

Мы познакомились с двумя симпатичными хламидиями, и житуха началась развесёлая. Тусовки, пьянки, вечно новые лица, всё прям как на вокзале. Блаженство прервалось в один прекрасный день, когда из недр нашей обители раздался тревожный, душераздирающий вопль: «Азитромицин!», с другой стороны не менее взволнованным тоном прилетело: «Цефтриаксон!». Ну вот и п#здец! Антибиотики прибыли. Слишком шумно голливудили – хозяин, сука, заметил. Сидели бы тихо, как у Евдокии Семёновны – тридцать лет никто б не трогал. Теперь вся надежда оставалась на Вадима. Он должен был непременно трахнуть кого-нибудь. Сейчас нас устроила бы и жопа, и потная ладошка, лишь бы подальше от антибиотиков. Однако наш носитель предательски тормозил. Стали доноситься звуки разрываемых на части цефтриаксоном соотечественников. Смерть приближалась. Но тут мы услышали снаружи удивлённое восклицание: «Вадим?», и в ответ не менее удивлённое: «Евдокия Семёновна?». Пять секунд, вспышка страстной ностальгии, де жа вю, и всё повторилось.

Мы с Пашкой, два потомственных гонококка, коротали своё жалкое, но гордое существование во влагалище сорокапятилетней библиотекарши Евдокии Семёновны, и ***** нам не нужны были никакие путешествия.

Каскадер