У входа в вокзал Ленчика остановил сержант милиции Захаров. Взяв под козырек, он вежливо проговорил: - Молодой человек, ведь есть же урна для этого... - Какая урна? Причем здесь урна? - удивился Ленчик, точно не понимая, о чем идет речь. - Та, мимо которой вы бросили окурок. - Ах, вот оно что, окурок, - с издевкой в тоне и с медовой улыбочкой протянул Ленчик, незаметно кося взглядом на девушек. У него мелькнула мысль: "Завтра девчонки обязательно разнесут по факультету, как Ленчик ловко разыграл милиционера". Увлеченный этой своей ролью, он сочувственно покачал головой: - Вот ведь беда-то какая - промазал. Метился в урну, и на вот тебе - промах. Пардон. - Ленчик круто повернулся и, вскинув голову, направился к девушкам. - Гражданин, вернитесь, - приказал Захаров. Не повернувшись на оклик, Ленчик прибавил шагу. - Гражданин! - строже и громче окликнул Захаров и короткой трелью свистка остудил пыл Ленчика. Ленчик вернулся. Всем своим возмутившимся существом он как бы вопрошал: "Ну что ты привязался? Чего тебе нужно, Степа-лепа?.." - Я вас слушаю, - в голосе Ленчика по-прежнему слышалась издевка. Это высокомерие в тоне и барские манеры выхоленного молодчика не столько взбудоражили в Захарове его мужское самолюбие, сколько обдали грязью милицейский мундир, службу, пост... "Ах, ты так, пижон? Тогда держись! Будем разговаривать по инструкции..." - Поднимите окурок. - Что-о-о? - Поднимите окурок! - Да, но рядом с урной два окурка, и я вряд ли узнаю, какой из них мой. - На лице Ленчика появилась презрительная усмешка. Строгий тон милиционера не допускал шуток. - Последний раз предупреждаю, гражданин, поднимите окурок! Девушки засмеялись. Мгновенно Ленчик вообразил, какой гомерический хохот они поднимут, когда он, Ленчик, кого девушки зовут Чайльд-Гарольдом, будет подбирать окурки. - Товарищ милиционер, - с расстановкой ответил Ленчик тоном, каким обычно взрослые отчитывают провинившихся детей, - научитесь уважать достоинство молодых людей, когда они в обществе девушек! Сержант хотел что-то сказать, но Ленчик перебил его: - Конечно, в ваших милицейских кодексах этого нет, а следовало бы вам с этими неписанными нормами познакомиться. Это, во-первых. Во-вторых, там, где валяются окурки и мусор - там есть дворники и милиционеры! Довольный собой и тем, с каким замиранием следили за ним девушки, Ленчик снял шляпу, гордо тряхнул шевелюрой и пошел прочь. Сержант снова достал свисток. Раздалась тревожная трель. - Придется прочитать ему лекцию об этикете, - небрежно бросил Ленчик девушкам и снова подошел к сержанту. - Чем могу быть полезен? - Ваши документы. - Зачем они вам? Причем тут документы? - Гражданин, ваши документы! Слово "гражданин" на Ленчика подействовало гипнотически. - Пожалуйста, - и он подал студенческий билет. - Я полагаю, что студенту вы сделаете скидку? Я понимаю. Я виноват, - уже тихо, чтобы его не слышали девушки, говорил Ленчик. - Но войдите в мое положение. Ведь я был не один... - Ваш паспорт. - С собой не ношу. - Пройдемте! - Простите, но куда и зачем? И что я такого сделал? Какой-то несчастный окурок и вдруг... Вы простите меня, товарищ сержант, - уже юлил Ленчик и покорно шел за сержантом. Спутницы Ленчика спрятались за театральную кассу и ждали, что будет дальше. Проходя мимо комнаты, где размещалась оперативная группа, Захаров увидел через полуоткрытую дверь лейтенанта Гусеницина. Нахохлившись, он что-то писал. Перед ним сидел широкоплечий молодой человек с забинтованной головой. В дежурной комнате Ленчику предложили заплатить штраф. Денег не оказалось. Он попросил разрешения позвонить. Ему разрешили. Ленчик быстро набрал номер телефона, и заискивающий тон, которым он только что обращался к сержанту, сменился повелительным: - Мама, у меня неприятность! Меня задержала на вокзале милиция. Что? Детали потом! Мне нужны деньги заплатить штраф. Мама, еще раз повторяю - подробности потом! А сейчас поторопитесь в отделение милиции на вокзал. Захватите с собой деньги! - Кто ваши родители? - спросил дежурный лейтенант. - Отец - профессор, мать - домохозяйка. - На каком факультете учитесь? - На юридическом. - Так, так, значит, будущий блюститель законности. Странно, учитесь в Московском университете, а заявляете, что милиция создана для того, чтобы подбирать мусор и окурки. Ну что ж, сообщим в деканат, в комсомольскую организацию. Пусть помогут вам пересмотреть ваши взгляды. Вы комсомолец? - Да, - уныло ответил Ленчик, и его лицо заметно вытянулось. Он вспомнил недавнее комсомольское собрание курса, где его "прорабатывали" за отрыв от коллектива и, как выразилась Лена Туманова, за "чванливый аристократизм и самомнение". И нужно же случиться этой скандальной истории! Всего-навсего какой-то жалкий окурок!.. - Товарищ лейтенант, не делайте этого, - упавшим голосом просил Ленчик. - Поймите меня, я не мог поднять окурок. Ведь я был с девушками. С минуту в дежурной комнате стояло молчание. - Понимаю вас, вы были с девушками. Причина уважительная. Верно. Но сейчас вы без девушек. Сейчас вы можете поднять окурок? - неожиданно спросил лейтенант. Этим вопросом Ленчик был смят. - Ну как? - повторил лейтенант. Несколько секунд Ленчик топтался на месте, поправляя галстук, откашливался и, наконец, заговорил: - Конечно, если это нужно. И потом я отлично понимаю, товарищ лейтенант, что будет в Москве, если каждый начнет бросать мусор. Но я вас прошу... Лейтенант не дал договорить. - Сержант, проводите гражданина. Он понял свою ошибку и он ее исправит. Захаров молча кивнул Ленчику, и тот покорно последовал за ним. У злосчастной урны сержант взглядом указал на землю: - Пожалуйста. Озираясь по сторонам, Ленчик нагнулся, но когда дотронулся до окурка, за его спиной раздался взрыв хохота девушек. Кровь бросилась ему в лицо. Распрямившись, он со злостью швырнул окурок в урну. Но тот с силой ударился о железную обочину и отскочил еще дальше в сторону. Это была мучительная минута. Ленчик растерялся, но сержант так же спокойно и невозмутимо посоветовал: - Не волнуйтесь. Попробуйте сделать это еще раз и поспокойнее. Всей пятерней Ленчик сгреб окурок и, стиснув зубы, осторожно опустил его в урну. А несколько минут спустя, когда Виктор Ленчик сидел на широкой скамье в дежурной комнате и чувствовал себя так, как будто его голого высекли на Манежной площади, новенькая легковая машина "ЗИС" плавно остановилась у вокзала, и из нее вывалилось тучное тело Виктории Леопольдовны Ленчик. Широкополая соломенная шляпа с цветными перьями, ярко накрашенные губы, цветное газовое платье, с драгоценными каменьями перстни и золотые кольца, нанизанные на пухлых пальцах - все это переливалось, играло различными оттенками и напоминало громадную морскую медузу, которая при ярком солнечном освещении несет в себе все цвета радуги. Было что-то до тупости властное в лице этой уже немолодой женщины, которая, по всему видно, в продолжение многих лет злоупотребляла косметикой. Еле заметные продолговатые шрамики на лице говорили о том, что Виктория Леопольдовна прибегала и к пластической операции омолаживания. Виктора, своего единственного сына, она любила фанатично, и если бы он когда-нибудь позвонил ей, что он на луне, и сообщил, что ему угрожает опасность, то и здесь Виктория Леопольдовна поставила бы на ноги все, чтобы через полчаса быть на луне. ...Когда Виктория Леопольдовна вошла в дежурную комнату милиции, ее сын, уже забыв пережитый стыд, о чем-то беседовал с сержантом. - Что случилось? Сколько вам нужно штрафу? - с гонором обратилась она к лейтенанту и достала из сумки сторублевую бумажку. - Мама, не волнуйся, - сказал ей Виктор и совсем тихо, чтоб никто, кроме нее, не слышал, добавил: - Это тебе не с папой. - Хватит? - бросила Виктория Леопольдовна сторублевку перед лейтенантом, но тот спокойно вложил деньги в студенческий билет Ленчика и, не глядя на Викторию Леопольдовну, так же спокойно возвратил ему документ. - Так вот, товарищ будущий юрист, если образованные люди начнут так некультурно вести себя, то что же останется делать неучам? Но коль уж вы поняли свою ошибку - на первый раз прощается. Можете быть свободны. Выходя, Ленчик раскланялся, а мать негодующе хлопнула дверью, не распрощавшись. - Крючкотворы!.. Виктория Леопольдовна хотела было спросить сына, за что его задержали, но он не дал ей и рта раскрыть. - Я тороплюсь. Обо всем расскажу вечером. И исчез в толпе.
