Cоветская власть испытывала атомную бомбу на своих солдатах
14 сентября 1954 года на Тоцком полигоне советское правительство решилось на ядерный эксперимент.
До этого еще никто не додумывался в учебных целях взрывать над головами десятков тысяч солдат и офицеров в целях "испытания личного состава и техники на стойкость к поражающим факторам" атомную бомбу, превосходящую мощью хиросимскую в два раза. Один из них, житель Тольятти, инвалид I группы Петр Дмитриевич Моторин, рассказывал о тех испытаниях. Только один из десяти участников Тоцких учений дожил до наших дней.
ПОЛИГОН
В оренбургские степи ехали, слушая перестук колес, десятки тысяч солдат и офицеров. "Воодушевление было невероятным. Так было радостно на душе. Мы буквально рвались в бой. Знали, что едем на учения. Готовились к ним несколько месяцев, - вспоминает Моторин. - О том, что они пройдут с применением атомного оружия, никто, естественно, не говорил. Правда, тщательно отрабатывали действия подразделений в условиях использования оружия массового уничтожения, учились надевать противогаз, защитные чулки, пользовались специальными бумажными химическими палатками. Тренировки шли интенсивно, они буквально изматывали нас".
Петр родом из глубинки Тамбовской области. Вспоминает, что очень рвался
служить, ведь иначе, вспоминает, "девушки смотрели бы косо, как на больного". В 17 лет ушел в армию. После срочной службы, по совету командира, поступил в военное училище. К моменту командировки в Тоцкие лагеря имел звание "старший лейтенант" и командовал в 150-м гвардейском мотострелковом полку минометным взводом.
В начале мая поступил приказ: грузиться в эшелоны. Экипировка - самая боевая. Моторин вспоминает, как тепло встречали военных жители станций и городов, где останавливался эшелон. К вагонам выносили вареную картошку, сметану, помидоры, огурцы, женщины почему-то плакали. Слишком сильна была память о недавней войне, и люди никак не могли понять, почему такое большое количество военных, эшелон за эшелоном, следует на восток.
Когда прибыли на станцию Тоцкая, последовала команда выдвинуться к месту дислокации. Отшагали тогда километров 15. Когда взобрались на очередную горочку, увидели палатки, за ними - лес. В палатках и расположились.
"Жара в то лето стояла адская, под сорок градусов. За три месяца, что были там, ни одного дождя не выпало, - говорит Петр Дмитриевич. - Все это время строили укрепления. Блиндажи имели пять-шесть, а то и восемь накатов бревен, располагались вровень с землей, имели плотную, хорошо закрывающуюся дверь и пологий удлиненный вход. В общем, пришлось повкалывать. К сентябрю все укрепления были замаскированы так, что сверху совершенно ничего не было видно. И каждый день - тренировки. Отрабатывали наступление. По команде бросались в укрытие. После условного сигнала "взрыв" выскакивали - и вперед. Все отрабатывали до мелочей. И так - три месяца. Однако никто не жаловался..."
Для пущей секретности все писали родным, указывая адрес воинской части, в которой служили до командировки.
Незадолго до времени "Ч" в особом отделе солдаты и офицеры дали подписку о 25-летнем неразглашении всего увиденного и услышанного на Тоцком полигоне. Этот незатейливый росчерк пера, как оказалось, круто перечеркнул их жизни.
За день до учений Моторин услышал разговор маршала Георгия Жукова и Игоря Курчатова, которые прибыли на полигон наблюдать за учениями. "Они стояли рядом с нашим блиндажом и обсуждали, как быстро после взрыва можно выпускать людей из укрытий".
Как известно, общее руководство учениями взял на себя министр обороны Николай Булганин, однако на деле его осуществлял Георгий Жуков. К слову, высшее советское командование и генералитет из стран так называемой "народной демократии" находились в специальных укрытиях всего в десяти километрах от эпицентра взрыва, на горе Медвежья, - выходит, у начальства даже и мысли не было о "ядерном вреде". Потом ударной волной у всех, кто находился на командном пункте, сорвало фуражки и шляпы.
ВЗРЫВ
"14 сентября нас подняли очень рано, хорошо покормили. Небо в то утро было чистым, без облаков, пронзительно голубое. Мы расположились в окопах и блиндажах. Притихли, как зайцы, напряжены. Слышали, как гудел самолет. И вдруг в наш, практически герметически закрытый блиндаж, через невидимые прежде щели хлынул свет. Вслед за этим задрожала, затряслась земля. Потом раздался звук. Будь я свидетелем землетрясения или страшного урагана, мог бы тот звук с чем-то сравнить. Но сравнивать было не с чем. Звук набирал и набирал силу. Заложило уши. Потом все стало стихать. Прошло минут десять, мы начали артподготовку. Когда выскочили из укрытия, увидели гриб, который висел над землей и все разрастался. Красно-огненный, зловещий, он становился все больше и больше и вскоре заслонил полнеба. Он внушал ужас. К счастью, ветер дул не в нашу сторону, поэтому гриб медленно удалялся от нас".
За пару минут до окончания артподготовки, вспоминает ветеран, двинулись танки и бронетранспортеры - началась атака "противника". Шли сквозь пыльную стену - аж песок на зубах скрипел.
Впереди все горело. Особый ужас вселял лес: еще вчера разноцветный осенний, теперь он был черным. На обугленных стволах не было ни единой веточки. Кругом - уйма побитой техники, которую ради испытаний специально поставили в эпицентре взрыва. Воткнувшись стволом орудия в землю по самую башню, дымился Т-54. Несколько в стороне другой танк с оторванной башней, отброшенной на десятки метров, догорал кверху гусеницами. Огромные стволы зенитных установок были скручены в жуткую спираль. Артиллерийские пушки, стоявшие на огневых позициях, были выброшены из окопов силой взрыва. Расставленные на разном расстоянии боевые и гражданские самолеты вообще представляли собой страшное зрелище: некоторые фюзеляжи были разломаны пополам, крылья искорежены. Все это дымило, чадило, горело, тлело.
"Жуткую картину увидели в овраге, где чадили останки животных: лошадей, коров, овец. Говорят, на Великой Отечественной войне было страшно. Но то, что пришлось увидеть за один день, стоило целой войны. Мы были потрясены, но продолжали движение вперед. Перед второй полосой укреплений сняли противогазы, перекусили. Тогда же поразил тошнотворный запах сгоревшего металла и мяса. И - снова в наступление. К вечеру 40 километров как не бывало".
Когда поступила команда "Отбой!", все смотрели друг на друга с каким-то особым чувством: мол, слава Богу, все живы. О том, что будет потом, в тот момент не думалось. Кстати, после взрыва небо покрылось легкими тучами со слегка моросящим из них дождем.
Никакой дезактивации не было. Кто-то лишь вытряхнул одежду, другие, перекусив сухим пайком, прямо в ней завалились спать. Все очень устали. Никакого медицинского контроля не было, да и что там проверять - ни ран ни на ком, ни ожогов. А наутро проснулись с желанием забыть о том, что пережили. Кое-как умылись, заправили технику...
Учения продолжились. Из Тоцкого выехали только через две недели - 27 сентября. Технику, которая участвовала в штурме, погрузили на поезд и повезли обратно.
ПОСЛЕДСТВИЯ
Петр продолжал служить. А так как давал подписку о неразглашении сведений, никому ничего не говорил.
Но уже через год после Тоцких учений здорового и сильного офицера стали мучить непонятные для него головокружения и какие-то разноцветные "мельтешения" в глазах. Стал ощущать слабость, постоянное чувство усталости. К докторам, конечно, обращался. Но подписка не позволяла рассказать им о причинах недомогания, хотя лично для себя связь со взрывом он уже понял. Когда выезжал в отпуск, то становилось лучше, но ненадолго. Были случаи потери сознания, начал слепнуть. Кончилось все это инфарктом.
Примечательно, что и своей жене Моторин тоже мало что рассказывал. Зачастую очередной страшный приступ головной боли терпел дома втихомолку, чтобы супруга не донимала расспросами. Сохранение военной тайны стало своего рода смыслом жизни. "Я же дал подписку! Как же я мог рассказать о секрете, который мне доверила страна".
И все же, наверное, судьбу Петра Дмитриевича можно назвать счастливой. "Атомный солдат", ветеран подразделений особого риска с удостоверением N 000186, хотя тяжело болен, инвалид, перенес операцию по поводу онкологического заболевания, но остался в живых, успел и детей вырастить, и дать им образование.