C
Cursed
Guest
Я возвращаюсь из школы с огромным ранцем за спиной и двумя «пятерками», но настроение у меня не радостное. Сейчас меня увидит, эта чертова птица! Смешно? Мне - нет. По дороге домой меня, уже неделю встречает петух.
Да, обыкновенный петух.
Но, мне шесть с половиной лет и я самый маленький в классе, а этот монстр казался мне просто огромным. Он замечал меня издалека и мчался, выпятив разноцветную грудь , сдвинув гребень на манер спецназовского берета и перья хвоста развевались флибустьерскими знаменами.
Ничего не помогало – ни камни, ни увесистая палка в моих руках. Эта птица так грозно сверкала на меня своими карими глазками, словно один я из всего человечества был виновен в том, что жизнь свою он закончит в наваристой лапше. Я отбивался, а он все наскакивал, налетал, и пребольно бил своим железным клювом и оканчивалось все моим позорным бегством.
Но, в этот раз, я был настроен дать серьезный бой. Это было дело чести настолько, насколько я мог представлять себе понятие «честь» в этом возрасте. Дело в том, что - поскольку рос я без отца, в этот тихий приморский городок мы, с мамой переехали совсем недавно, и заступиться за меня было просто некому, - я рассказал о своей проблеме маме.
Мама ответила так:
- А этот петух видит – вот, идет трус в школу! Чего бы его не клюнуть? Куры увидят - будут уважать.
Даже я понял, что это провокация. Но: «куры будут уважать» - это крепко задело рано проснувшуюся где-то глубоко в детской душе, мою мужскую гордость. И я решил: сегодня я от него не побегу! Заклюет до смерти – не побегу!
Я выбрал увесистую кизиловую палку и иду с ней как на войну, справедливую и беспощадную. Выглядываю из-за кустов, со смутной надеждой победить «ввиду неявки противника». Нет, этот монстр там, где обычно – гордо вышагивает перед курицами, свидетельницами его триумфов и потенциальными зрителями будущих побед. Но не в этот раз, чудовище!
Он увидел меня. Вот! Бежит ко мне через дорогу! Уже близко! Я быстро сбрасываю ранец и принимаю боевую стойку. Еще ближе! Я вижу его взгляд. Он рядом! Взлетел! Я отбиваю его налет тяжелой палкой. Он отскакивает, налетает снова. Палка слишком тяжела для меня, я еле держу ее, а махать ей и вовсе трудно. Я надеялся, что все закончится после первого удара. Но нет! Отбиваю. Он налетает снова! Не успеваю отбиться, роняю палку. Проклятая птица больно клюет меня в голову, я со всех сил бью петуха рукой. Я близок к панике. Он снова готовится наскочить на меня. Бежать нельзя. Я сажусь на корточки, закрываю голову руками и зажмуриваю глаза. Всё! Это конец! Жду удара!
Внезапно что-то меняется. Я не слышу своего врага. Открываю глаза. Рядом со мной стоит желтолицый пацан моего возраста и с улыбкой смотрит на петуха. Петух заворожено смотрит на маленького азиата. Мальчик подходит к птице, поднимает руку и петух, медленно заваливаясь, падает на бок.
- Нифигасе! Ты его убил? – я был ошарашен увиденным.
- Зачем? Он просто спит, – пацан улыбнулся доброй улыбкой, делающей его и без того узкие глаза вовсе похожими на щелочки, и протянул мне свою ладошку.
Так я познакомился с Фуликом.
Фулик не был моим единственным другом. Он был особенным. Он умел все. Абсолютно. Он не боялся никого, хотя я ни разу не видел, чтобы он дрался. Его слушались все, включая цепных псов и участкового. Он знал все и при этом с интересом слушал мои фантазии.
Я редко видел Фулика, встречая его всегда случайно. Летом он всегда был одет в клетчатую рубашку и брюки цвета пыльной дороги. А зимой… Я никогда не встречал его зимой. Впрочем, нет. Встречал. Однажды зимой он спас мне жизнь.
Мне уже лет одиннадцать-двенадцать. Но я все еще меньше всех моих друзей. Почти все свое свободное время я провожу на улице, дома мне неуютно из-за нового мужа моей мамы.
Зима, и наш курортный городок словно вымирает. Пансионаты, дома отдыха и турбазы стоят пустые, будто в фантастических фильмах о покинутых людьми городах. Можно играть в догонялки на заросших туями и кипарисами аллеях, поливать друг друга и все вокруг из огнетушителей снятых с пожарных щитов, бить из рогаток стекла заколоченных летних домиков. Все равно обнаружат это все, скорее всего к весне, когда начнется подготовка к новому летнему сезону.
Или сходить на берег, где после шторма лежит выброшенный морем мусор. Здесь можно найти красивые бутылки из-под какого-то заморского пойла, на них что-нибудь выменять у старшаков; разовые импортные ручки, в которые задуть пасту из отечественных стержней, и писать ими в школе на зависть одноклассникам; или артиллерийский порох, вымываемый из разъедаемых ржавчиной мин и снарядов, лежащих на дне бухты еще с Великой Войны, из него можно делать взрывпакеты или тоже поменять на что-то нужное. Еще есть стройки, карьеры с тритонами и лягушками, и катакомбы развалин старого цемзавода. Да мало ли интересного вокруг?!
В этот раз мы с друзьями решили сходить в горы. Недалеко, по ущелью. Целых три дня шел дождь, и мы засиделись дома. Сейчас дождь стих, и самое время пройтись по текущим в ущельях ручейкам и речушкам.
Дело в том, что текущая по склонам вода вымывает интересные вещи. Среди пацанов ходят легенды, будто кто-то нашел хорошо сохранившийся скифский меч, а кто-то даже немецкий «шмайсер» в отличном состоянии. Но чаще попадаются взрыватели от авиабомб. Почему-то они сохраняются дольше, чем остальная часть бомбы. Если кинуть взрыватель с моста на дорогу, он может оглушительно сдетонировать. Реже попадаются сохранившиеся снаряды. Тогда мы делаем из камней печурку, разводим огонь, кладем туда снаряд и отбегаем подальше. Взрыв не удивляет почти никого в городе – в горах прокладывают объездную дорогу и к взрывам люди привыкли.
Отец друга моего, Витьки Малькова, рассказывал, что нам досталась малая часть грозного наследия. Они, послевоенная пацанва, застали много большее. И взрывались, калечились. Во время войны здесь базировался десант на воспетую позже генсеком Малую землю. Госпиталя, боеприпасы, беспрерывные бомбежки. Все что можно было, разминировали, вычистили после войны, но иногда земля и море нет-нет, да и выбросят опасный сюрприз.
Дождь ослаб, но все еще моросит. Мы идем втроем – Витька, Руслан и я. Подходим к ручью. Вернее, ручьем это было три дня назад, сейчас это уже речка. Быстрая, грохочущая камнями, горная река. Деревянный мостик почти полностью снесен стихией, только пара досок чудом держится на закрепленной между берегами металлической рельсе, да и они почти скрыты под бурным потоком.
Обходить далеко, решаем переходить. Первым переходит Витька, за ним Русик. Я осторожно ступаю за ними по скользким доскам, стараясь не промочить ноги. Вода бьет по ногам, местами доходя до самого верха моих резиновых сапог. Пацаны уже перешли, ждут меня на берегу, торопя и ругая меня за нерешительность. Я на середине, еще пара шагов и дальше будет проще. Поднимаю правую ногу, собираясь сделать шаг, и в этот момент вода, словно живая, сильно бьет меня в левую. Резиновый сапог скользит и я, теряя равновесие, лечу в ледяную воду.
Поток накрывает меня с головой, я глотаю мутную, вкуса земли воду, захлебываюсь, пытаюсь оттолкнуться ногами от дна, выныриваю, жадно хватаю ртом воздух, и с ужасом обнаруживаю, что за эти мгновения меня отнесло так далеко, что я не вижу пацанов, лишь слышу, как они кричат мне.
Я открываю рот для крика, захлебываюсь, снова ухожу под воду, река несет и швыряет меня будто щепку, больно ударяя о камни. Отчаянно пытаюсь ухватиться за что-нибудь руками, безуспешно. Поток вертит меня, словно в центрифуге стиральной машинки, сбивая с ориентира. Я уже теряю – где берега, где дно! Чудом удается глотнуть воздуха, когда голова моя на долю секунды оказывается на поверхности! Во рту вкус крови и грязной воды, где-то в груди щемяще-обреченно: «Смерть! Так просто?!». Бьюсь обо что-то головой и теряю сознание...
- Живой? Ихтиандр…
Я как городской фонтан изрыгаю из себя воду, кашляю вполне по-живому, и открываю глаза. Я лежу на земле, с неба на лицо капает дождь, надо мной голые ветви деревьев и улыбающаяся физиономия Фулика. Точно – живой!
- А я смотрю: несет по реке что-то! Глядь – человек. Вроде не сезон для заплывов, а? Ты как?
- Нормально, спасибо… - я оглядываюсь, пытаясь сообразить, где я. Ого, отнесло меня далековато. Мокрый весь. Я осторожно трогаю макушку, смотрю на кровь.
- Встать сможешь?
- Попробую. – пытаюсь встать и тут же падаю от нестерпимой боли в ноге.
- Э, брат… Да ты себе ногу до кости раскроил о камни! Кровищи-то!
- Сапог потерял… Матушка прибьет.
- Сапог… Хорошо – живой. Давай я тебя до дома своего дотащу, обсохнешь. И раны бабка моя посмотрит. Кровь, вон, не унимается. Надо ремнем перетянуть.
- Давай. –.жду пока Фулик перетягивает ногу. – Пойдем. Только потихонечку. Больно.
- Потихонечку, понятно. А ты думал, я галопом с тобой понесусь? Терпи, казак!
Мне больно, но я невольно улыбаюсь. Потому что когда улыбается Фулик, невозможно не улыбнуться вместе с ним. А он улыбается почти всегда. Вот чему он сейчас радуется?
- А бабка у тебя что, врачиха?
- Не… Ну, так, лечит. Сам увидишь. Заодно в гости ко мне зайдешь. А то ведь ни разу не был.
Да, обыкновенный петух.
Но, мне шесть с половиной лет и я самый маленький в классе, а этот монстр казался мне просто огромным. Он замечал меня издалека и мчался, выпятив разноцветную грудь , сдвинув гребень на манер спецназовского берета и перья хвоста развевались флибустьерскими знаменами.
Ничего не помогало – ни камни, ни увесистая палка в моих руках. Эта птица так грозно сверкала на меня своими карими глазками, словно один я из всего человечества был виновен в том, что жизнь свою он закончит в наваристой лапше. Я отбивался, а он все наскакивал, налетал, и пребольно бил своим железным клювом и оканчивалось все моим позорным бегством.
Но, в этот раз, я был настроен дать серьезный бой. Это было дело чести настолько, насколько я мог представлять себе понятие «честь» в этом возрасте. Дело в том, что - поскольку рос я без отца, в этот тихий приморский городок мы, с мамой переехали совсем недавно, и заступиться за меня было просто некому, - я рассказал о своей проблеме маме.
Мама ответила так:
- А этот петух видит – вот, идет трус в школу! Чего бы его не клюнуть? Куры увидят - будут уважать.
Даже я понял, что это провокация. Но: «куры будут уважать» - это крепко задело рано проснувшуюся где-то глубоко в детской душе, мою мужскую гордость. И я решил: сегодня я от него не побегу! Заклюет до смерти – не побегу!
Я выбрал увесистую кизиловую палку и иду с ней как на войну, справедливую и беспощадную. Выглядываю из-за кустов, со смутной надеждой победить «ввиду неявки противника». Нет, этот монстр там, где обычно – гордо вышагивает перед курицами, свидетельницами его триумфов и потенциальными зрителями будущих побед. Но не в этот раз, чудовище!
Он увидел меня. Вот! Бежит ко мне через дорогу! Уже близко! Я быстро сбрасываю ранец и принимаю боевую стойку. Еще ближе! Я вижу его взгляд. Он рядом! Взлетел! Я отбиваю его налет тяжелой палкой. Он отскакивает, налетает снова. Палка слишком тяжела для меня, я еле держу ее, а махать ей и вовсе трудно. Я надеялся, что все закончится после первого удара. Но нет! Отбиваю. Он налетает снова! Не успеваю отбиться, роняю палку. Проклятая птица больно клюет меня в голову, я со всех сил бью петуха рукой. Я близок к панике. Он снова готовится наскочить на меня. Бежать нельзя. Я сажусь на корточки, закрываю голову руками и зажмуриваю глаза. Всё! Это конец! Жду удара!
Внезапно что-то меняется. Я не слышу своего врага. Открываю глаза. Рядом со мной стоит желтолицый пацан моего возраста и с улыбкой смотрит на петуха. Петух заворожено смотрит на маленького азиата. Мальчик подходит к птице, поднимает руку и петух, медленно заваливаясь, падает на бок.
- Нифигасе! Ты его убил? – я был ошарашен увиденным.
- Зачем? Он просто спит, – пацан улыбнулся доброй улыбкой, делающей его и без того узкие глаза вовсе похожими на щелочки, и протянул мне свою ладошку.
Так я познакомился с Фуликом.
Фулик не был моим единственным другом. Он был особенным. Он умел все. Абсолютно. Он не боялся никого, хотя я ни разу не видел, чтобы он дрался. Его слушались все, включая цепных псов и участкового. Он знал все и при этом с интересом слушал мои фантазии.
Я редко видел Фулика, встречая его всегда случайно. Летом он всегда был одет в клетчатую рубашку и брюки цвета пыльной дороги. А зимой… Я никогда не встречал его зимой. Впрочем, нет. Встречал. Однажды зимой он спас мне жизнь.
Мне уже лет одиннадцать-двенадцать. Но я все еще меньше всех моих друзей. Почти все свое свободное время я провожу на улице, дома мне неуютно из-за нового мужа моей мамы.
Зима, и наш курортный городок словно вымирает. Пансионаты, дома отдыха и турбазы стоят пустые, будто в фантастических фильмах о покинутых людьми городах. Можно играть в догонялки на заросших туями и кипарисами аллеях, поливать друг друга и все вокруг из огнетушителей снятых с пожарных щитов, бить из рогаток стекла заколоченных летних домиков. Все равно обнаружат это все, скорее всего к весне, когда начнется подготовка к новому летнему сезону.
Или сходить на берег, где после шторма лежит выброшенный морем мусор. Здесь можно найти красивые бутылки из-под какого-то заморского пойла, на них что-нибудь выменять у старшаков; разовые импортные ручки, в которые задуть пасту из отечественных стержней, и писать ими в школе на зависть одноклассникам; или артиллерийский порох, вымываемый из разъедаемых ржавчиной мин и снарядов, лежащих на дне бухты еще с Великой Войны, из него можно делать взрывпакеты или тоже поменять на что-то нужное. Еще есть стройки, карьеры с тритонами и лягушками, и катакомбы развалин старого цемзавода. Да мало ли интересного вокруг?!
В этот раз мы с друзьями решили сходить в горы. Недалеко, по ущелью. Целых три дня шел дождь, и мы засиделись дома. Сейчас дождь стих, и самое время пройтись по текущим в ущельях ручейкам и речушкам.
Дело в том, что текущая по склонам вода вымывает интересные вещи. Среди пацанов ходят легенды, будто кто-то нашел хорошо сохранившийся скифский меч, а кто-то даже немецкий «шмайсер» в отличном состоянии. Но чаще попадаются взрыватели от авиабомб. Почему-то они сохраняются дольше, чем остальная часть бомбы. Если кинуть взрыватель с моста на дорогу, он может оглушительно сдетонировать. Реже попадаются сохранившиеся снаряды. Тогда мы делаем из камней печурку, разводим огонь, кладем туда снаряд и отбегаем подальше. Взрыв не удивляет почти никого в городе – в горах прокладывают объездную дорогу и к взрывам люди привыкли.
Отец друга моего, Витьки Малькова, рассказывал, что нам досталась малая часть грозного наследия. Они, послевоенная пацанва, застали много большее. И взрывались, калечились. Во время войны здесь базировался десант на воспетую позже генсеком Малую землю. Госпиталя, боеприпасы, беспрерывные бомбежки. Все что можно было, разминировали, вычистили после войны, но иногда земля и море нет-нет, да и выбросят опасный сюрприз.
Дождь ослаб, но все еще моросит. Мы идем втроем – Витька, Руслан и я. Подходим к ручью. Вернее, ручьем это было три дня назад, сейчас это уже речка. Быстрая, грохочущая камнями, горная река. Деревянный мостик почти полностью снесен стихией, только пара досок чудом держится на закрепленной между берегами металлической рельсе, да и они почти скрыты под бурным потоком.
Обходить далеко, решаем переходить. Первым переходит Витька, за ним Русик. Я осторожно ступаю за ними по скользким доскам, стараясь не промочить ноги. Вода бьет по ногам, местами доходя до самого верха моих резиновых сапог. Пацаны уже перешли, ждут меня на берегу, торопя и ругая меня за нерешительность. Я на середине, еще пара шагов и дальше будет проще. Поднимаю правую ногу, собираясь сделать шаг, и в этот момент вода, словно живая, сильно бьет меня в левую. Резиновый сапог скользит и я, теряя равновесие, лечу в ледяную воду.
Поток накрывает меня с головой, я глотаю мутную, вкуса земли воду, захлебываюсь, пытаюсь оттолкнуться ногами от дна, выныриваю, жадно хватаю ртом воздух, и с ужасом обнаруживаю, что за эти мгновения меня отнесло так далеко, что я не вижу пацанов, лишь слышу, как они кричат мне.
Я открываю рот для крика, захлебываюсь, снова ухожу под воду, река несет и швыряет меня будто щепку, больно ударяя о камни. Отчаянно пытаюсь ухватиться за что-нибудь руками, безуспешно. Поток вертит меня, словно в центрифуге стиральной машинки, сбивая с ориентира. Я уже теряю – где берега, где дно! Чудом удается глотнуть воздуха, когда голова моя на долю секунды оказывается на поверхности! Во рту вкус крови и грязной воды, где-то в груди щемяще-обреченно: «Смерть! Так просто?!». Бьюсь обо что-то головой и теряю сознание...
- Живой? Ихтиандр…
Я как городской фонтан изрыгаю из себя воду, кашляю вполне по-живому, и открываю глаза. Я лежу на земле, с неба на лицо капает дождь, надо мной голые ветви деревьев и улыбающаяся физиономия Фулика. Точно – живой!
- А я смотрю: несет по реке что-то! Глядь – человек. Вроде не сезон для заплывов, а? Ты как?
- Нормально, спасибо… - я оглядываюсь, пытаясь сообразить, где я. Ого, отнесло меня далековато. Мокрый весь. Я осторожно трогаю макушку, смотрю на кровь.
- Встать сможешь?
- Попробую. – пытаюсь встать и тут же падаю от нестерпимой боли в ноге.
- Э, брат… Да ты себе ногу до кости раскроил о камни! Кровищи-то!
- Сапог потерял… Матушка прибьет.
- Сапог… Хорошо – живой. Давай я тебя до дома своего дотащу, обсохнешь. И раны бабка моя посмотрит. Кровь, вон, не унимается. Надо ремнем перетянуть.
- Давай. –.жду пока Фулик перетягивает ногу. – Пойдем. Только потихонечку. Больно.
- Потихонечку, понятно. А ты думал, я галопом с тобой понесусь? Терпи, казак!
Мне больно, но я невольно улыбаюсь. Потому что когда улыбается Фулик, невозможно не улыбнуться вместе с ним. А он улыбается почти всегда. Вот чему он сейчас радуется?
- А бабка у тебя что, врачиха?
- Не… Ну, так, лечит. Сам увидишь. Заодно в гости ко мне зайдешь. А то ведь ни разу не был.