Tavion
Новичок
- Регистрация
- 07.09.2008
- Сообщения
- 12 200
- Реакции
- 125
- Баллы
- 0
Вы видите их на улицах каждого российского города – крупного мегаполиса или рабочего моногорода, в туннелях метро и на автобусных остановках, за рулем на дорогах и на тротуарах рядом с офисами. Они смотрят на вас неодобрительно, они не смеются и даже не улыбаются. Они сосредоточены, суровы и по-своему жестоки – но они совсем не злые, что бы там ни говорила пропаганда. Они – русские.
В нашей культуре не принято добродушно улыбаться – мы живем не на рекламных плакатах. В магазинах здороваться нужно по техническому регламенту, выученному на корпоративных семинарах по работе с клиентами. Улыбка для нас – знак личного расположения, а не обязательная часть городского камуфляжа. Если русский не знает человека хорошо и надолго, он не будет проявлять радушие. Улыбаются лжецы, лицемеры и виновато заискивающие перед нами менеджеры по продажам. Улыбка и тем более смех без достойного повода – признак мутного ума, а бурная радость посреди улицы наводит на мысль: что-то не так, вы либо сумасшедший, либо пьяный. А значит от вас лучше держаться подальше.
Факт прохладных реакций на окружающих со стороны русских удивляет простодушных иностранцев, приезжающих к нам в гости посмотреть на развалины последней империи XX века и, возможно, услышать стук бьющегося сердца возрождающейся русской культуры. Вот только сама по себе эта культура практически лишена маркетингового лоска.
Еще Толстой писал, что все счастливы одинаково, но лишь несчастие делает нас непохожими на других. Через горнило грусти, боли и тоски, холодной, как сибирская зима, мы выкристаллизовываем свой национальный характер. Вслед за Ахматовой мы переплавляем боль во что-то важное, в повод для гордости.
Конечно, русская народная культура знает и позитивные образы. Ярмарки, скоморохи, частушки, разухабистые пляски и заливистые трели музыки. Но это веселье – диалектическое порождение прохладной печали. Русскому человеку не пристало быть счастливым. Счастливы у нас только дети и влюбленные девушки. В остальное время нам уготовано две модели поведения – либо усердно работать, не покладая руки, в поте лица добывая свой кусок хлеба, либо «лежать на печи» — рефлексировать, осмыслять свое место в окружающем нас космосе.
Стержнем русского духа и мучительно вырабатываемой национальной идеи может стать трагедия. Войны с набегами азиатских кочевников, борьба за ойкумену с католическим миром, выживание в условиях долгих и тоскливых зим. История не сохраняет на страницах, отведенных для России, периоды длительного национального счастья и гармонии. Они не интересны ни исследователям, ни народу. Самые успешные формы национального единства возникают у русского народа только в тени внешнего агрессора. Пока нам не от кого защищать свою Родину, русским нет причин держаться вместе. Любовь мы приберегаем для своей семьи. Но это сложный клубок чувств – страсти, терпения и печали. Любовь вопреки.
Если так мы относимся к своим близким, то что говорить о большой семье под названием Родина? Пока не настанет минуты общей беды, мы относимся к стране как к уехавшей давным-давно тетушке из Астрахани. Где-то есть, но очень далеко. Далеко – это одно из главных слов про Россию. В любом направлении далеко идти, ехать и лететь. Далеко даже до соседей по лестничной клетке. А если все так неблизко, зачем принимать что-то близко к сердцу?
Печаль учит нас не только ценить то, что есть, но и стоически относиться к невзгодам и утратам. Все изменяется, сегодня есть, а завтра может и не быть. Стресс – не наша национальная черта.
Из меланхоличности мы извлекаем большинство главных достижений русского искусства. Наша классическая музыка – Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Глинка, Рахманинов – те, чья музыка считается самой русской в мире, писали грандиозные в своем трагизме симфонии с печальным финалом. Вслушайтесь в эти рулады голосов музыкальных инструментов — в них дышит не забрендированная Русь, а мировая скорбь по власти несбыточного.
Русская живопись полна торжества природы, но никогда не воспевает человека (если только это не заказной портрет). Персонажи Шишкина, Левитана, Брюллова – это жертвы обстоятельств, которые либо нашли в себе силы подняться под ударами судьбы, либо же стихия сокрушила их вместе с цивилизацией. В русской литературе не найти голливудских хеппи-эндов и романтических героев в западноевропейском понимании. Но зато на страницах Пушкина, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова и других – вы найдете сомневающегося, переживающего, угнетенного, но не сломленного человека. В русской культуре нет супергероев, наши богатыри и витязи –не образцы для подражания, а часть прослойки мифологического эпоса, без которого не обходится ни одна культура. Впоследствии тема былинной доблести не поднимается, а все национальные герои имеют другой оттенок.
Сама по себе русская печаль – это не что-то негативное. Не надо торопиться отмахиваться от грустного. Страдания облагораживают, очищают и помогают измениться. Тоска – это знак несоответствия действительности порыву души. Это симптом грядущих изменений, которые сопровождают нашу страну по всей истории. А если мы не желаем меняться – то лишь по инерции существования в «зоне комфорта». Радости сиюминутного потребления привлекательных оболочек, стремление к форме, а не к содержанию, удовлетворение обыденным – все это результаты жизни в комфортабельной парадигме, позволяющей легко управлять нашими желаниями и перестраивать их в угоду чьих-то нескромных интересов.
Но здесь важно быть до конца ясным. Радоваться – не плохо, совсем наоборот. Достойные поводы заслуживают действительно искренней реакции. Не отпраздновать свои победы, не стремиться к лучшему, не смеяться хорошей шутке – свойства робота, а не человека. Но объединяет нас как людей русской национальной культуры все-таки не это. Светлые минуты у всех одинаковые, как мы знаем. А вот печаль у каждого своя. И это не обязательно сковывающая руки и сердце депрессия, но и светлая горесть по уходящему, невозможному, недостижимому, но прекрасному и возвышенному. Это возможность отмыться от информационного шума и понять, что действительно важно. И потому патриотизм начинается не с криков «ура» и бросков в небо шляп. Он начинается с минуты тишины, с грустной улыбки, с взгляда на мир, который стремительно теряет свою целостность, и понимания, что скрепить его смогут только струны благородной русской души.
Оригинал: Интернет-журнал Возрождение
В нашей культуре не принято добродушно улыбаться – мы живем не на рекламных плакатах. В магазинах здороваться нужно по техническому регламенту, выученному на корпоративных семинарах по работе с клиентами. Улыбка для нас – знак личного расположения, а не обязательная часть городского камуфляжа. Если русский не знает человека хорошо и надолго, он не будет проявлять радушие. Улыбаются лжецы, лицемеры и виновато заискивающие перед нами менеджеры по продажам. Улыбка и тем более смех без достойного повода – признак мутного ума, а бурная радость посреди улицы наводит на мысль: что-то не так, вы либо сумасшедший, либо пьяный. А значит от вас лучше держаться подальше.
Факт прохладных реакций на окружающих со стороны русских удивляет простодушных иностранцев, приезжающих к нам в гости посмотреть на развалины последней империи XX века и, возможно, услышать стук бьющегося сердца возрождающейся русской культуры. Вот только сама по себе эта культура практически лишена маркетингового лоска.
Еще Толстой писал, что все счастливы одинаково, но лишь несчастие делает нас непохожими на других. Через горнило грусти, боли и тоски, холодной, как сибирская зима, мы выкристаллизовываем свой национальный характер. Вслед за Ахматовой мы переплавляем боль во что-то важное, в повод для гордости.
Конечно, русская народная культура знает и позитивные образы. Ярмарки, скоморохи, частушки, разухабистые пляски и заливистые трели музыки. Но это веселье – диалектическое порождение прохладной печали. Русскому человеку не пристало быть счастливым. Счастливы у нас только дети и влюбленные девушки. В остальное время нам уготовано две модели поведения – либо усердно работать, не покладая руки, в поте лица добывая свой кусок хлеба, либо «лежать на печи» — рефлексировать, осмыслять свое место в окружающем нас космосе.
Стержнем русского духа и мучительно вырабатываемой национальной идеи может стать трагедия. Войны с набегами азиатских кочевников, борьба за ойкумену с католическим миром, выживание в условиях долгих и тоскливых зим. История не сохраняет на страницах, отведенных для России, периоды длительного национального счастья и гармонии. Они не интересны ни исследователям, ни народу. Самые успешные формы национального единства возникают у русского народа только в тени внешнего агрессора. Пока нам не от кого защищать свою Родину, русским нет причин держаться вместе. Любовь мы приберегаем для своей семьи. Но это сложный клубок чувств – страсти, терпения и печали. Любовь вопреки.
Если так мы относимся к своим близким, то что говорить о большой семье под названием Родина? Пока не настанет минуты общей беды, мы относимся к стране как к уехавшей давным-давно тетушке из Астрахани. Где-то есть, но очень далеко. Далеко – это одно из главных слов про Россию. В любом направлении далеко идти, ехать и лететь. Далеко даже до соседей по лестничной клетке. А если все так неблизко, зачем принимать что-то близко к сердцу?
Печаль учит нас не только ценить то, что есть, но и стоически относиться к невзгодам и утратам. Все изменяется, сегодня есть, а завтра может и не быть. Стресс – не наша национальная черта.
Из меланхоличности мы извлекаем большинство главных достижений русского искусства. Наша классическая музыка – Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Глинка, Рахманинов – те, чья музыка считается самой русской в мире, писали грандиозные в своем трагизме симфонии с печальным финалом. Вслушайтесь в эти рулады голосов музыкальных инструментов — в них дышит не забрендированная Русь, а мировая скорбь по власти несбыточного.
Русская живопись полна торжества природы, но никогда не воспевает человека (если только это не заказной портрет). Персонажи Шишкина, Левитана, Брюллова – это жертвы обстоятельств, которые либо нашли в себе силы подняться под ударами судьбы, либо же стихия сокрушила их вместе с цивилизацией. В русской литературе не найти голливудских хеппи-эндов и романтических героев в западноевропейском понимании. Но зато на страницах Пушкина, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова и других – вы найдете сомневающегося, переживающего, угнетенного, но не сломленного человека. В русской культуре нет супергероев, наши богатыри и витязи –не образцы для подражания, а часть прослойки мифологического эпоса, без которого не обходится ни одна культура. Впоследствии тема былинной доблести не поднимается, а все национальные герои имеют другой оттенок.
Сама по себе русская печаль – это не что-то негативное. Не надо торопиться отмахиваться от грустного. Страдания облагораживают, очищают и помогают измениться. Тоска – это знак несоответствия действительности порыву души. Это симптом грядущих изменений, которые сопровождают нашу страну по всей истории. А если мы не желаем меняться – то лишь по инерции существования в «зоне комфорта». Радости сиюминутного потребления привлекательных оболочек, стремление к форме, а не к содержанию, удовлетворение обыденным – все это результаты жизни в комфортабельной парадигме, позволяющей легко управлять нашими желаниями и перестраивать их в угоду чьих-то нескромных интересов.
Но здесь важно быть до конца ясным. Радоваться – не плохо, совсем наоборот. Достойные поводы заслуживают действительно искренней реакции. Не отпраздновать свои победы, не стремиться к лучшему, не смеяться хорошей шутке – свойства робота, а не человека. Но объединяет нас как людей русской национальной культуры все-таки не это. Светлые минуты у всех одинаковые, как мы знаем. А вот печаль у каждого своя. И это не обязательно сковывающая руки и сердце депрессия, но и светлая горесть по уходящему, невозможному, недостижимому, но прекрасному и возвышенному. Это возможность отмыться от информационного шума и понять, что действительно важно. И потому патриотизм начинается не с криков «ура» и бросков в небо шляп. Он начинается с минуты тишины, с грустной улыбки, с взгляда на мир, который стремительно теряет свою целостность, и понимания, что скрепить его смогут только струны благородной русской души.
Оригинал: Интернет-журнал Возрождение